К концу тридцатых уже было издано шеститомное собрание сочинений Зощенко, он писал недурные пьесы…

Их с Ахматовой подкосили одновременно в 1946 году, когда своим известным постановлением Центральный комитет партии коммунистов объявил обоих врагами литературы, а Зощенко — ещё и пошляком, пасквилянтом, литературным хулиганом и подонком, изображающим людей труда — бездельниками и уродами. Страшно услыхать такое с самых вершин кровожадной власти!

Большинство коллег поспешили порвать с попавшими в опалу. Первым делом Ахматову и Зощенко исключили из Союза писателей, обрекая на голодную смерть: публиковаться в те поры могли только члены Союза. Но они выжили. Даже когда большевистские смердяковы снова обрушились на них в 1954-м.

Однажды — это было в конце тридцатых — Михаил Зощенко с Корнеем Чуковским беседовали, сидя на лавочке в Сестрорецке. К ним подошла миловидная женщина и заговорила о своих нежных читательских чувствах.

— Вы не первая принимаете меня за Зощенко, — сказал поклоннице Михаил Михайлович, — но вы ошибаетесь. Меня с ним часто путают. Приятно, конечно, только я — Бондаревич.

Под этой фамилией он даже ездил отдыхать в Крым, скрываясь от популярности. Самозванцы на курортах выдавали себя за знаменитого писателя и охмуряли провинциальных барышень…

…но теперь Зощенко, прогуливаясь по улицам Кирочной и Сергиевской — которые получили имена Салтыкова-Щедрина и Чайковского — печально улыбался, завидев знакомого. И переходил на другую сторону мостовой, чтобы помочь не узнать себя и не поздороваться.

Сбылись пророчества. Настала эра Грядущего Хама, которого предсказывал историк Дмитрий Мережковский, любивший погостить у друзей в гостинице «Пале-Рояль» и едва не потерявший там жену. Свершилось крушение великой империи, выпавшее на 1917 год — в точности по расчётам Велимира Хлебникова.

Стыдливо надевая одежды после купания в ручье смерти, — дал клятву я, последнее, что я мог сделать с детским гробиком вместо сердца, когда-то умевшего биться.