Двадцать лет кряду российская экономика росла на девять процентов ежегодно. Быстрее, чем даже в Американских Штатах — первое место в мире! Подданные Николая Второго выращивали половину мирового урожая ржи, треть картофеля, четверть пшеницы, овса и ячменя… Житница Европы — так называли тогда Россию, которая давала две пятых мирового экспорта крестьянского продукта. Кто ещё мог с нею тягаться?

Дед императора, Александр Второй, отменил крепостное право — Николай Второй продолжил его дело столыпинской земельной реформой. Общины были упразднены, помещичьи угодья сокращались; три четверти пахотных земель перешли в руки крестьян, а в Азии дехканам отдали вообще почти всю пашню. Вдобавок — положение дел на фронтах, наконец, выправилось. Российские армии под Верховным главнокомандованием самого императора уже потеснили врага, готовясь раздавить его весной или летом следующего года… Жить бы да радоваться! Но не зря ведь сказал предок фрейлины, которая воевала с Распутиным, поэт и дипломат Тютчев:

Непонятная уму особенность страны проявлялась тоже необычно. Освободителя крестьян Александра Второго в благодарность взорвали бомбой. Реформатора Столыпина застрелили на торжествах по случаю пятидесятилетия отмены крепостного права. А про Николая Второго печально и точно высказался литературный нобелиат, британский премьер-министр Уинстон Черчилль: Судьба сделала его русским императором, и в результате он погиб.

После убийства Распутина императорская семья прожила девятнадцать месяцев. Из них шестнадцать — государя с женой и пятерыми детьми содержали под стражей и везли из Петрограда в Сибирь, из Сибири на Урал — навстречу смерти.

Девятнадцать — шестнадцать: вот и ещё одно значение цифр в названии романа…

Свой дневник, начатый в четырнадцатилетнем возрасте, император вёл всю жизнь, не пропуская ни единого дня, и аккуратно описывал примечательные события. Все тетради сохранились, но к некоторым до сих пор нет доступа. Издавали их только выборочно… Кто боится? Чего?

В последних числах февраля 1917 года к петроградским беспорядкам присоединились десятки тысяч взбаламученных солдат, которых не успели отправить на фронт. Но императрица не желала ничего замечать — или вправду не замечала? Из Царского Села, где было тихо, она писала мужу о простых уличных хулиганах.

Очереди и забастовки в городе более чем провокационные. Юноши и девушки только для подстрекательства бегают с криками, что у них нет хлеба, а рабочие не дают другим работать. Было бы очень холодно, они, вероятно, остались бы дома.