Герман встречался со школьными друзьями, пил с ними водку и вспоминал чудесные дни, когда их беззаботное времяпрепровождение не регулировалось женщинами. Женщинами, которые были их жёнами, или, на худой конец, любовницами, и которые ещё совсем недавно казались такими вожделенными, а теперь гоняли их по магазинам, травили завистью к более удачливым семьям и бесконечно висели на телефонах, перемывая белые косточки попавших в их тенеты самцов. Поскотину друзья завидовали. Он имел полное право подмигивать незнакомым девушкам, мог, не оглядываясь на часы, сидеть в компании или, мгновенно собравшись, уехать на рыбалку. А Герман завидовал им. Ему не хватало стабильности и даже, в каком-то смысле, домашнего рабства. Все его друзья состоялись. Среди них уже были известные врачи, набирающие силу партийные функционеры, руководители оборонных НИИ и — кто бы мог подумать — заместитель директора мясокомбината. Свою профессию он любил, но считал её какой-то невнятной. Случись, его комиссуют, трудно было представить, чем он мог бы заняться. Ореол героя Афганской войны уже потускнел, хотя его отблески ещё могли возбудить интерес неокрепших девичьих душ. Об учёбе рассказывать друзьям было нельзя, о предстоящей командировке — не хотелось.

Более откровенными были встречи с ветеранами «Каскада», с которыми он служил в Афганистане. Содержание бесед измерялось литрами, а выход из них напоминал воскрешение из мёртвых. Германа поражали загадки собственной памяти, которая отказывалась даже намекать о том, как он попал на остывший полок деревенской бани, или по чьей прихоти лежит средь бела дня в полузатопленной лодке на берегу песчаной косы. Память, конечно, возвращалась, как и друзья, которые вновь её гасили до следующего воскрешения. Тем не менее, он стал замечать, определённый лечебный эффект от этих бесхитростных процедур. К нему постепенно возвращалось ощущение полноты жизни.

Дважды Поскотин встречался с женой, которая наведывалась к сыну. В первый раз он не знал о чём с ней говорить, а во второй — не знал что ответить. Накануне его возвращения в Москву Татьяна предложила ни много, ни мало восстановить семейные отношения. Рассказывала о каких-то ошибках, коварстве жён и любовниц известных артистов. Герман её слушал и не находил ни одной причины, почему бы не пойти ей навстречу. «Не ты одна… Все так живут… Кажется, мир вот-вот перевернётся», — утешал он её, не зная как прикоснуться к той, кто уже несколько месяцев ему не принадлежала. Сошлись на методе постепенного восстановления разрушенного. Для начала надо было устроить сына в столичную школу. В Москву семья вернулась в полном составе.