Как же я могу требовать и перевоспитывать кого-то, если я сам такой вот? И как перевоспитывают другие, если и в них есть такое?
Это какую совесть надо иметь, чтобы требовать от людей того, чего в тебе еще нет, до чего еще сам не дотянулся! Вот именно, совесть. Нужно потерять всякую совесть, выжечь ее каленым железом, чтобы посягнуть на это награбленное у людей добро, протянуть к нему руку.
Нужно что-то решать немедленно, а я что делаю?
Адолят-Мухаббат тихонько плакала, ей не хотелось расставаться с такими замечательными и красивыми вещами: а вдруг кто-нибудь украдет? Ведь есть старые колдуны в глухих горных кишлаках, которые гадают на бараньей лопатке, на костях и решете. Они все узнают. Они придут и заберут…
Я кое-как ее успокоил, объяснил, что на неверующих такие штучки не действуют, а так как я неверующий с самого раннего возраста, то никакой колдун, даже самый талантливый, наш клад не разглядят на своих гадательных вещичках.
Все же девчонка сняла со своих сережек черные бусинки от сглаза и осторожно положила в лесной мусор, на наш тайник.
Потом мы набивали хурджуны камнями, землей, травой, кусками намокшей в воде древесины. Девчонка старательно зашивала горловины мешков, а я, сдыхая от усталости, таскал их на телегу.
Когда все было кончено, я сдернул с себя гимнастерку и омыл горящее тело и лицо ледяной водой. Адолят лишь провела мокрой ладошкой по лицу. Мы сели на большой гладкий камень, пятнистый от желтых солнечных бликов. Адолят развязала узелок с едой и усталым голосом спросила:
— Зачем камни повезем?
Я принялся объяснять: когда нас будут догонять, мы сбросим телегу в ущелье, и все, кто гонится за хурджунами, полезут туда. А мы сможем удрать в город. Время они потеряют! Даже хитрый Коротышка тут не сможет ничего. Ведь говорится же: кто время потерял, тот все потерял.
— Какой ты умный, мой господин! — с восхищением проговорила Адолят. — Я буду сильно вас любить… всегда… И расскажу всем, какой вы умный и хитрый!
Я обнял ее за плечи.
— Не надо! — испугалась она. — Грех до свадьбы…
— А ты что подумала?
Мы засмеялись, и я столкнул ее в воду. Она взвизгнула. Я бросился к ней и зажал рот ладонью.
— Ведь услышат!
Но хотелось уходить отсюда. Плеск воды на перекате, а вокруг камня, на котором мы сидели, — совсем не пугливые темноспинные рыбешки. Опустишь ладонь в воду, и они приятно щекочут, покусывают. Девчонка смотрела на них широко раскрытыми глазами. Тишина… А в прорехах между темной листвой и сияющем ослепительном небе плавают неторопливы о черные коршуны, крохотные, как соринки. Вот бы набраться туда! И посмотреть оттуда на нашу жизнь. Какой бы она показалась?