В отлив я устанавливаю, что поломки не очень серьезные, киль не поврежден. Лассэнь отдает мне всех своих охранников и плотника, в данный момент работающего по его заданию. Он предоставляет в мое распоряжение всю древесину, какую только можно найти в округе.

Моих пассажиров размещают в большом доме Лассэня (позднее я поселюсь в нем). Просторный двор позволяет расположить там весь багаж и высушить одежду, не опасаясь воров.

Один из арабов сидит на корточках посреди какого-то странного ковра. Подойдя поближе, я вижу, что это тысячи спичечных коробков: каждый из них открыт и его содержимое аккуратно разложено на солнце. Ночь они провели в воде, что, как известно, пагубно отражается на спичках. Но араб не собирается отказываться от прибыли, на которую рассчитывал. Он надеется продать свой высушенный товар клиенту, полагая, что тот «не заметит ничего, кроме затаившегося огня»… Когда упомянутый клиент убедится, что «огненный зародыш» умер в черных головках этих маленьких деревяшек, он, в свою очередь, сможет сбыть их бедуинам, приезжающим из глубины континента и посещающим его лавочку.

Я думаю о разочаровании незадачливого клиента, которому придется шагать целых три дня с драгоценным спичечным коробком, купленным в городе…

Пока обсыхают мои пассажиры, корпус «Фат-эль-Рахмана» ремонтируется.

Измаил сумел разжалобить Лассэня, который поверил в его невиновность. Однако он заслуживает наказания, и Лассэнь вопит, ругается, угрожает, но в нем нет и тени злости. Надо признать, что установка бакена не входит в компетенцию правительственного накуды. Он сделал все, что было в его силах; да, он допустил ошибку, но что поделать, Аллах — единственный хозяин наших судеб и т. д.

Я все же остаюсь при своем мнении, поскольку знаю, что Измаил находится в прекрасных отношениях с Салимом Монти, а ведь последний — это глаза и уши англичан в Джибути. В награду за оказываемые им услуги караваны рабов Салима Монти незаметно идут своей дорогой, не встречая никаких препятствий. Он доставляет рабов даже в Шейх-Саид.

Я узнаю о приезде накануне из Обока одного араба из его свиты, хотя для этого не было особых причин. Несомненно, ему поручили выведать, куда же направляется мое судно на самом деле. Приказ Лассэня обозначить край рифа пришелся весьма кстати: грех было им не воспользоваться.

Итак, я должен сохранять бдительность, а, главное, надо поскорее убираться отсюда, так как, помимо всего прочего, меня очень волнует судьба «Ренгилеха»…

И вот через двое суток после кораблекрушения корпус приведен в порядок, судно заново оснащено, и в девять часов вечера мы поднимаем парус.