Прием, оказанный мне Госсеном, обнадеживает, но я не питаю особых иллюзий. Дипломат не скрывает, что его средства воздействия на эфиопское правительство весьма ограниченны. Он знает, насколько осторожно наше министерство иностранных дел, старающееся избегать конфликтов любой ценой, даже в ущерб собственному достоинству. Проклятые трусливые бюрократы разбазаривают остатки нашего былого величия и в конце концов лишат Францию ее ореола славы…

Госсен понимает, что никакие слова не помогут, если за тобой не стоит сила. Наши дипломаты боятся силы и стремятся ослабить противника, вместо того, чтобы укреплять собственную мощь.

— Мы не можем объявлять войну Эфиопии из-за шарраса де Монфрейда, — заявляет министр.

Мне не остается ничего другого, как отправиться на свидание с Нассером.

IX Начальник таможни

IX

Начальник таможни

Глейз одолжил мне лошадь для выезда в город, ибо всякий иностранец, шествующий по Аддис-Абебе пешком, рискует попасть под град насмешек и оскорблений черни. Здешний народ уважает лишь тех, кто обращается с ним грубо и жестоко. Господа появляются на улицах в сопровождении многочисленной свиты из слуг, готовых накинуться на каждого, кто недостаточно быстро уступает им дорогу, и частенько забивающих простолюдинов до смерти. Такие качества, как скромность, простота и кротость, недоступны пониманию черни. Рабы видят в великодушии признак слабости и вымещают на тех, кого считают слабее себя, затаенную злобу на хозяев, подвергающих их унижениям.

У лошади, данной мне Глейзом, весьма плачевный вид, но, по словам марсельца, она обладает необыкновенными достоинствами: во всей империи не сыскать более выносливого и стремительного скакуна, при условии, что всадник знает, как с ней обращаться…

Чудесное животное сразу же начинает упираться, и, будучи не в силах сломить его упорство, я отказываюсь от галопа и перехожу на шаг. Но, не оценив моего благородства, лошадь останавливается как вкопанная. Слуга, знающий особенности «боевого коня», как величает его Глейз, хватает эвкалиптовую ветку и принимается хлестать упрямца по бокам.

Наконец, с грехом пополам, я добираюсь до бунгало Нассера — небольшого домика с верандой, крытого оцинкованным железом, выкрашенным в красный цвет, как заведено в Аддисе. Дом с садом обнесен частоколом, вход преграждает большая грязная лужа, через которую можно перебраться по выступающим из воды камням.

На пороге низкой закопченной постройки появляются женщины — рабыни с бритыми головами и озирают меня с любопытством. Из глубины хижины доносится заунывная песня под звуки тамбурина. Музыка тотчас же смолкает, и мне навстречу выбегает, натягивая на ходу одежду, полуголый слуга-музыкант.