Он ушел, несколько успокоившийся, но было ясно, что он предпочел бы заполучить свой старый нож.

Потребовалось пять или шесть стаканчиков горькой настойки, три чашки кофе и хороший бокал старого схидамского, чтобы успокоить Кеетье, принесшую нам кровавую новость, взбудоражившую соседний городок.

Марта, хозяйка «Лукавого китайца», была убита этой ночью.

Убийство было совершено с непонятной жестокостью; по словам одного горожанина, ее зарезали, словно свинью, перерезали горло, вспороли живот и выкололи глаза.

— Что удалось выяснить про убийцу? — спросил я. — Известно, кто он? Есть какие-нибудь улики?

Говорили, что убийцей был, скорее всего, прежний любовник Марты, португальский матрос, которого на днях видели в городе.

— Конечно, виновником такого ужаса мог быть только иностранец, — заявила Кеетье.

Уныние охватило рыбаков.

Таверна «У лукавого китайца» была настоящей спокойной пристанью после тяжелых часов, проведенных в качающейся на волнах лодке под непрерывным дождем, на ветру, пронизывающем до костей.

Этим вечером мы расправились с множеством стаканчиков можжевеловой водки, смешав ее с разными сортами цветных ликеров, так что вечер показался нам почти приятным.

Кто-то пригласил к столу Кобюса, и Гертруда не выказала неудовольствия.

Кобюс рассказал, как свирепо я разделался с дельфином.

— Подумать только, что этой же ночью точно так же поступили с несчастной Мартой, — вздохнул он, и его слова можно было принять за шутку.

Кеетье засмеялась, и Гертруда поддержала ее, хотя тут же сказала, что случившееся ничем не напоминает шутку.

Наступившая ночь была тихой и ясной. На близком море то и дело вспыхивали зеленые огоньки. Я проводил Кобюса до мола. Здесь он принялся объяснять мне значение появлявшихся на юге и на севере огней, как постоянных, так и периодически вспыхивавших.

Я долго наблюдал за мраком, заполненным движущимися огоньками кораблей, показывавших световыми сигналами свое положение. Потом я незаметно уронил в воду нож Кобюса[63].

………………………

Уже некоторое время я пытался следить за оживленной беседой доктора Санторикса и Гертруды.

Я понимал не все, но улавливал, что в их разговоре словно лейтмотив то и дело повторялось слово «уехать».