— Твои глаза! Если ты взглянешь на них, твой взгляд станет непроницаемым барьером! Даже для их подозрений.

— Ах, мои глаза… Ладно, можешь посмотреть на них.

Под потолком вспыхнула жалкая лампочка.

— Ромеона! — закричал я, пытаясь оттолкнуть надвигавшуюся на меня омерзительную физиономию. Страшные черные круги под глазами, из которых сочится гной…

— Сейчас, — грустно сказала она, — во мне живы только голос и сердце.

В царивших в комнате сумерках я различал только бесформенную массу, более темную, чем темнота.

Внезапно дом зашатался, словно на него налетел торнадо; послышался грохот ударов во входную дверь.

— Откройте! — злобные крики перемежались со стуком.

Я спустился в темный вестибюль; теперь между мной и бушевавшим на улице гневом оставалась только содрогающаяся под ударами дверь.

Раздался пробежавший холодом по спине протяжный вопль, как будто на улице стая волков завыла на новую луну.

— Смерть ему!

Оконные стекла вибрировали, разбрасывая цветные лучи, словно волшебные призмы.

Дверь зашаталась под ударами какого-то тяжелого орудия; мерзкие ругательства, изрыгаемые нападавшими, обожгли мне уши.

Удары топоров и молотов и бешеные вопли сливались в сплошной грохот.

С камина упала статуэтка Будды, подняв облако пыли.

— Ты готов? — спросил меня Боск.

Это был мой одноклассник, мой спутник, мой посредник; он давно напоминал мне доктора Зелига Натансона и кого-то из двух работяг, появившихся у меня с гробом…

Он строго смотрел на меня, и в его голосе пропали нотки иронии. Он тихо произнес:

— Идем, Жак!