Все возможно в местах, где до сих пор рубят руку за воровство, пусть это будет и пшеничная лепешка, или отрезают язык за ложь. Все возможно в тех местах, куда везут Надию.

– Почему я не смогу сойти за паломника? – спросил как–то Давид. – Выбью из торговца кому он продал Надию, переоденусь паломником и перееду на ту строну…

– Светлокожий блондин с голубыми глазами, под два метра ростом и не слова не знающи по–арабски, не разбирающийся в Исламе? – Алек Коллингвуд скептически покачал головой. – Сколько времени им понадобится, чтобы понять кто ты такой, как ты думаешь?

– Могу перекрасить волосы, буду носить темные очки, выучу язык, изучу Ислам…

– Лучше будет, если мы поедем вместе, и всю дорогу не скажешь ни слова.

Давид обернулся к Малику и спросил:

– А ты поедешь?

– После того, как убью Сулеймана, – уверенным голосом ответил он. – Если он сознается кому продал, то помогу найти ее…

Миранда Брем недоуменно качала головой, словно слушала разговор двух сумасшедших.

– Вы, вообще, понимаете, о чем сейчас говорите? Вас никогда туда не впустят, а если вы и проберетесь туда, то обратно никогда не вернетесь…

Он продолжал следить взглядом за кораблем, что уже вышел из порта и уходил все дальше и дальше от берега. И с нездоровым упрямством продолжал спрашивать себя какова вероятность того, что его распознают в этой темнокожей массе пилигримов, собирающихся на палубах со всей Африки.

Должно быть, еще до выхода из порта, но попробовать стоило…

Он развернулся и пошел бродить по улицам этого города, погруженный в свои невеселые мысли, отчужденный, не обращающий внимания на посторонние звуки: на крики носильщиков «балак, балак!» – дорогу, дорогу!, на предложения торговцев купить у них фрукты, сигареты, безделушки разные, а также наркотики, на настойчивые предложения со стороны старых проституток пройти с ними куда–то, пробирался через море белых балахонов и черных лиц, поскольку для суданца, как оказалось, не существовало другой одежды, кроме длинной рубахи или балахона, и другого цвета, кроме белого.

На проспекте Эль Махди едва успел увернуться и чуть не угодил под колеса большого грузовика с кузовом, крытым темным брезентом, что промчался мимо с угрожающим ревом, так что пришлось отступить назад и прижаться к стене. Свернул затем на боковую улочку и добрался до района, где проживала местная беднота – район грязный, с пыльными, узкими улочками, где все кричат друг на друга и где Малик арендовал маленький домик, служивший им временным пристанищем, поскольку поселиться в отеле они не могли – документов и разрешения на пребывание на территории Судана у них, само собой разумеется, не было.