– Всё верно, молодой господин. Ваша супруга понесла.

Грегори покатал на языке вино. Азэлинда испытующе смотрела на него. На языке у Грегори вертелся вопрос, возможно ли беременность прекратить, но он так и не задал его.

– Можешь идти, – сказал он и, оставшись в одиночестве, долго сидел, потягивая вино и размышляя о том, что делать теперь.

После ужина он снова позвал Милдрет к себе, но когда та подошла вплотную и попыталась запечатлеть на губах Грегори поцелуй, остался холоден и, ответив лёгким касанием губ, отстранился от неё.

– Нам нужно поговорить, – сказал Грегори, – налей себе вина.

Милдрет выполнила приказ и, поднеся кубок к губам, спросила:

– О чём?

– О Ласе.

Пальцы Милдрет дрогнули, и кубок едва не выпал из её рук.

– Что теперь?

Грегори поджал губы и огляделся в поисках окна, к которому он подходил в подобных случаях, чтобы не смотреть Милдрет в глаза, но взгляд его наткнулся на проклятый руанский витраж и замер. Грегори вдруг стало душно, будто только теперь он оказался в настоящей тюрьме.

– Грегори, не тяни, – Милдрет опустила кубок на стол и, подойдя к нему, обняла со спины. Грегори накрыл ладонью ладонь Милдрет, оказавшуюся у него на груди.

– Милдрет, она ждёт ребёнка. У меня будет сын.

Милдрет молчала несколько секунд.

– Или дочь, – зло поправила она.

– Или дочь, – согласился Грегори и повернулся лицом к ней. – Но мы не узнаем этого, пока она не родит.

– Это точно? – спросила Милдрет.

Грегори кивнул.

– Азэлинда подтвердила. Не думаю, что она стала бы врать и выгораживать Ласе.

Милдрет поджала губы.