Обмен любезностями продолжался от силы минут пятнадцать, после чего примерно треть уцелевших колесниц понеслась в обратном направлении, огибая своих пехотинцев с флангов. Перед фалангой образовался широкий завал из человеческих и лошадиных трупов и сломанных или лишившихся тягловой силы колесниц.

— Встали! — приказал я.

Мой приказ понесся по шеренгам влево и вправо, и вслед за ним от центра к флангам поднимались воины. Первые три шеренги приготовили пики к бою, последние три — положили пики на плечо.

— Подойти вплотную к завалу! — отдал я следующий приказ.

И этот приказ понесся по шеренгам, после чего фаланга нестройно двинулась вперед. Завал был кривой. Я хотел было выровнять фалангу, но потом подумал, что так будет лучше. Пусть враг перебирается между сломанными колесницами и трупами, ломая свой строй.

Мои лучники и пращники обошли фалангу с флангов и заняли место перед ней, чтобы обменяться стрелами и камнями с коллегами из вражеской армии. Последние наступали как-то не очень активно. Видимо, судьба колесниц навела их на крамольные мысли. Да и по большей части стрелки были из союзных отрядов, явно не готовых умереть за Та-Кемет.

Зато вражеские копейщики наступали слажено и браво. Копья несли поднятыми вверх, опустив их только перед завалом. Там, как я и предполагал, строй копейщиков развалился на отдельные группы и так и не слился вновь, потому что помешали мои пикинеры. Застоявшись, они начали дружно работать длинными и тяжелыми пиками. Двигали ими не так быстро, как враги легкими копьями, но, благодаря большей длине, поражали на безопасном расстоянии. Редкому египетскому копейщику удавалось протиснуться между пиками и поразить моего воина. Обычно его закалывали до того, как дотягивался наконечником копья до щита, большого и крепкого, усиленного железными полосами.

Я стоял на колеснице позади центра фаланги и наблюдал, как сражаются мои пикинеры. Действо было однообразное и со стороны казалось скучным. Звуки боя слились в монотонный гул, из которого изредка вырывался очень громкий предсмертный вскрик или победный вопль. Казалось, сражение будет длиться до наступления темноты и закончится ничьей. У меня не было воинов, чтобы направить их в обход и ударить врага с тыла, если не считать сместившихся на фланги лучников и пращников, а египтяне не утруждали себя хитрыми маневрами, предпочитали проламывать врага лобовой атакой.

Первые признаки нашей победы я заметил через… даже не скажу точное время, мне показалось, что через час. В бою время движется по кривой, а порой складывается впечатление, что еще и умудряется пересекаться само с собой. Менее приученные сражаться в строю и быстрее поредевшие отряды союзников на флангах начали «крошиться». Сначала из строя выпадали только раненые, которые, покачиваясь, прихрамывая, прижимая руки к ранам, оседали или падали на землю или брели к противоположному краю долины, к обозу, где должны быть лекари. Затем раненых стало заметно больше. Эти сразу направлялись в сторону обоза и шли намного быстрее первых. Вскоре они перестали изображать раненых, а некоторые даже побежали, уклоняясь по большой дуге от нескольких колесниц, которые курсировали по полю позади строя. На колесницах были то ли командиры союзных отрядов, то ли уцелевшие египетские колесничие, решившие продолжить участие в сражении в роли заградительного отряда. Я заметил пару стычек между отступавшими и колесничими. Дезертиры обычно очень смелы с теми, кто мешает им спастись. И на этот раз они перебили экипажи двух колесниц, после чего остальные укатили ближе к центру долины, за спины копейщиков-египтян, которые еще сражались.