– Это уж какая будет ваша воля, а только того и гляди пан Струсь капитулирует со всем гарнизоном и московиты начнут собор собирать. Еще, чего доброго, царя без участия вашего высочества выберут.
– И то верно!
Между тем место, где происходило действо, стали окружать местные жители. Причем смотрели они на происходящее без всякой приязни. Когда наконец к месту событий подтянулся местный староста, некоторые уже недвусмысленно выкрикивали угрозы в наш адрес, а иные выламывали колья из ближайших изгородей. Староста, подталкиваемый своими согражданами, вышел вперед и, степенно поклонившись нам, громко спросил:
– Пошто расправу жителям града сего творите?
– Сии тати, пользуясь отсутствием князя Ивана Жигимонтовича, его двор пограбили и пожгли, да пойманы на горячем! – тут же ответил ему Вельяминов.
– Что, ты шутишь разве, воевода? – переспросил староста, подходя к плачущему парню, потерявшему туес. – Это Парамошка, что ли, тать? Да вы на него посмотрите, ну какой из него душегуб? У него же еще молоко на губах не обсохло!
Окружающие нас местные жители одобрительно зашумели, а староста, воодушевленный их поддержкой, продолжал:
– Или Кирюха татем стал? – указал он на мужичка, собиравшегося драть лыко. – Оно конечно, уронила его мамка в детстве, так от этого татями не становятся!
– Как уронила? – опешил от напора отец Мелентий.
– Да кто же его знает, как она это сделала, – охотно пояснил ему самодеятельный адвокат, – я того не видал, а баба была, чего там говорить, бестолковая. И оттого Кирюха иной раз и по снегу, бывает, за лыком ходит, чего с него взять?
Услышав эти слова, толпа радостно заржала, а вместе с ними заулыбались и некоторые из рейтар Аникиты.
– Да и Ивана Жигимонтовича мы чтим за то, что он нам пособил от казаков воровских отбиться, однако что-то я не упомню, чтобы он у нас двор где поставил или купил!
Толпа вновь одобрительно зашумела и угрожающе сомкнулась. Отец Мелентий нахмурился, а Вельяминов и его люди положили руки на рукояти сабель. Ситуация в любой момент могла измениться к худшему, и я вышел вперед.
– Здрав будь, Еремей Силыч, – припомнил я имя старосты, – правда твоя, не было у меня двора своего в граде вашем, только что-то я не пойму тебя. Если двор не княжеский, так его что же, и подпалить можно? Если так, то давайте я вон тот запалю, с журавлями над маковкой, – и указал на двор самого старосты. – А ежели дворы палить почем зря неможно, так давайте разберемся, кто двор-то подпалил? И кто человека, с которым у меня ряд заключен, чуть до смерти не убил со всем семейством?