– Ты, князь Василий, это… не приходи ко мне более да разговоры таковые не веди. Государь у нас, конечно, милостивый, да я у матушки с батюшкой один, и мне о чести родовой побеспокоиться надобно.

Через несколько дней наконец-то вернулся осунувшийся и почерневший Корнилий со своим отрядом. Я встретил его с радостью, но после беглого взгляда на своего верного телохранителя убрал улыбку с лица. В глазах внешне спокойного Михальского сквозила такая черная тоска, что становилось жутко.

– Ваше величество, – обратился он ко мне, – я вернулся и готов служить вам.

Хотя у меня была целая куча вопросов к сотнику по поводу ситуации в Литве, я не стал его ни о чем расспрашивать.

– Хорошо, можешь идти отдыхать, у нас много дел, так что тебе и твоим людям надо набраться сил.

– Благодарю вас, государь, но мой долг повелевает мне остаться, слишком уж долго пренебрегал я своими обязанностями.

– Хорошо, я ждал только тебя, чтобы отправиться в Новгород, но тебе и твоим людям все равно необходимо отдохнуть. Ступай, только пришли ко мне Панина, что-то его дружок меня беспокоит в последнее время.

– Вьется вокруг Храповицких?

– Угу, совсем про службу забыл, стервец.

– Как прикажете, ваше величество.

Не успел Корнилий выйти, как раздался стук в дверь, и в горницу заглянул один из поддатней:

– Государь, князь Черкасский с воеводами пожаловал, принять просит!

– Раз просит, значит, примем, пошли в большую палату.

Большая палата в архиепископском дворце превратилась на время моего пребывания в тронный зал. Хочешь не хочешь – надо соответствовать, так что именно в ней проходили все важные совещания, принимались депутации от местных дворян и должны были устраиваться пиры. Последних, впрочем, со времени взятия крепости не было. Достаточно просторная и светлая, она как нельзя лучше подходила для всех этих мероприятий. Троном служило кресло владыки, а вдоль стен расставили лавки для прочих участников.

При моем появлении собравшиеся дружно вскочили с лавок и изобразили поясные поклоны. В походе я строго-настрого запретил кланяться в ноги, кроме случаев, когда виновные просили о пощаде, но тут уж запрещать было бесполезно.

– Здравствуй, князь Дмитрий Мамстрюкович, – особо выделил я большого воеводу, устроившись в кресле поудобнее, – и вы, честные бояре, тоже.

– И тебе государь, многая лета!

Справа и чуть впереди меня привычно занял место Никита Вельяминов, фон Гершов – слева сзади, а Анисим и вовсе не выходил из дверной ниши, стоя там наготове.

– Чего нового приключилось в моем богоспасаемом царстве и его окрестностях?