– Нет, Машенька, что ты, я никому не скажу.

– Вот и хорошо. Ты не думай, Ваня, ой, опять… так вот, он совсем не злой. Он даже когда меня ругает, у него глаза смеются.

– Да я знаю, он не злой.

– Аленушка, а ты его любишь?

– Кого?

– Как – кого! – удивилась вопросу Маша, – Ваню, конечно…. Ой, опять!

Хотя считается, что женские глаза находятся на мокром месте, но Алена Вельяминова после смерти матери плакала всего дважды. Когда умерла приютившая ее тетя и когда государь в шутку пообещал выдать ее замуж за своего придворного. А еще – сегодня.

В Митавском замке стоит мертвая тишина, как в склепе. Хотя он полон людей, съехавшихся на день рождения своей герцогини, потомки ливонских рыцарей сидят тихо, как мыши под веником. Герцогская охрана тоже старается не высовываться, и в карауле стоят мои люди. Я со своими приближенными держу совет в выделенной для меня зале. Федька и Мишка сидят у нарочно открытой двери и поглядывают в коридор, а Вельяминов и Михальский по очереди докладывают мне о случившемся за день.

– Все тихо вокруг, – говорит Корнилий, – но долго это не продлится, так что надо уходить к Риге.

– Кой черт нас сюда вообще принес… – бурчит Никита, – один хрен они с нами против Жигимонта не пойдут.

– И не надо.

– Как это?

– Да так, нам главное, чтобы поляки с литвинами подумали, будто мы с ними сговорились. А там пока они разберутся меж собой, нас уж и след простынет.

– Не удержим Ригу?

– Да какое там, контрибуцию бы без потерь утащить, и то за благо.

– Ты же говорил, что попробуешь на Новгород у свейского короля сменять?

– Попробую, конечно, только если Гонсевский за нас примется, то дай бог ноги унести.

– А если подмогу вызвать?

– Откуда? Если из Смоленска, то покуда туда гонец доскачет да пока Черкасский раскачается – нас тут с потрохами съедят.