– А отчего вы не пристрелили его?

– Заряды кончились, – не стал я распространяться о причинах.

– Что же, если вы не разбили ему голову, то спасли жизнь.

– Голова что, вот если бы ты его в задницу пырнул, чем бы он на жизнь зарабатывал?

– Я смотрю, вашему величеству лучше, – засмеялся Корнилий.

– Определенно. Ты, кстати, откуда взялся?

– Из Можайска. Вы так неожиданно возглавили атаку поместных, что я не успел ни помешать, ни присоединиться. А увидев, что над кирасирами развевается ваш штандарт, поспешил на помощь. И, слава Создателю, успел вовремя.

– Да уж, тут не поспоришь…

– Государь! – загалдели вокруг меня рынды, отогнавшие наконец поляков и сообразившие, что охраняемого лица нигде не видно. – Государь, ты не ранен?

– Не дождетесь, – усмехнулся я и едва не упал. – Ой, держите меня семеро! Помял-таки, проклятый…

Пока мы так дрались, командовавший нашей артиллерией Ван Дейк подтянул пушки и несколькими залпами заставил поляков отойти. Сражение было окончено. Нам достались вражеский лагерь и усеянное трупами поле боя. Вельяминов готовил полки для преследования отступавшего неприятеля, а я занял место в наскоро приготовленных для меня носилках.

– Как там Пожарский? – спросил я у Михальского.

– Живой, слава богу, – громко, так, чтобы слышали рынды и прежде всего – Петька Пожарский, отозвался он. Затем, оглянувшись, наклонился и тихонько прошептал: – Однако это не все новости. Прибыл гонец из Москвы.

– И что там? – поморщился я, ожидая очередную каверзу.

Ответ едва не выбил меня из носилок.

– Бунт!

– Что?!

– Бунт, государь. Толком ничего не ясно, ведомо только, что стрельцы и бояре заперлись в кремле, а иные в Иноземной слободе отбиваются.

– Кто зачинщик?

– Телятевский.