– Не откажусь, – хмыкнул дьяк. – Зябко что-то.

Петр неожиданно ловко разлил по серебряным чаркам подогретую романею и с поклоном протянул нам.

– Эх, хорошо! – поежился я, чувствуя, как по телу разливается блаженное тепло.

– На здоровье, ваше величество, – поклонился рында.

– Сам-то как? – участливо посмотрел я на парня.

– Обвыкаюсь, государь.

– Ну и молодец! Нравится море?

– Ничего так, – скупо улыбнулся он. – Но на суше – лучше!

– Остальные-то что?

– По-всякому.

– Ну, ступай. Только кликни ко мне Михальского с Паниным.

Корнилий с Федором появились так быстро, что я, грешным делом, подумал, не стояли ли они за дверью. Что интересно, ни на одном из них нет ни малейшего следа морской болезни. И тот и другой свежи и невозмутимы, будто мы находились не на утлом суденышке посреди Финского залива, а где-нибудь в Кремле.

– Как ваши ратники? – спросил я у своего телохранителя.

– Все хорошо, – отозвался тот. – Мои ко всякому привычные.

– Это славно. А то мало ли кто встретится, а половина свиты – в лежку!

– Рынды тоже не подведут, – вступился за молодых людей стольник. – Поплохело только с непривычки.

– А ты вроде молодцом держишься.

– Я, государь, последний год с коня, почитай, что и не сходил. Так натрясся в седле, что никакой шторм нипочем.

– Небось жалеешь, что с казаками за зипунами не увязался?

– Нет. Свою службу я справил как надо, а морское дело изменчивое. А ну как разобьется струг и в туретчину угодишь? Того и гляди прознают, что не казак, а вашего величества воинский человек. Никак нельзя такой оплошки допускать!