— Как приготовиться? — совсем растерялся Марек.

Синий взгляд внезапно стал очень серьезным.

— Закрой глаза — и не открывай, пока не разрешу. А главное, Отомар, никуда меня не отпускай. Представь, что вокруг смерть, и только я — твоя жизнь.

— Погоди, погоди! — заспешил он. — Падать — зачем? Спустимся вниз, это тоже недолго…

Не договорил, перчатка легла на губы.

— Потому что я так хочу, Отомар Шадовиц.

Ударила голосом:

— Глаза!

Марек зажмурился. Их тела сплелись, губы вновь коснулись губ.

— У каждого есть мечта, — шепнула она, отрываясь на малый миг. — У меня она такая, Отомар. Ты, я — и Небо… Старт!..

Неверная зыбкая твердь ушла из-под, и Марек Шадов провалился в разверзнувшуюся бездну. Метеор, сын Небесного Камня, и Звездная Ящерица ушли в свободный полет.

4

Андреасу Хинтерштойсеру приснился доктор Отто Ган. Как-то странно приснился. Они сидели за большим деревянным столом в «Хофбройхаусе», знаменитой пивной при не менее знаменитой пивоварне, гордости родного Берхтесгадена — там, где пиво согревают, бросая в бочки раскаленные лошадиные подковы. И одновременно — в тесной кабине-кунге «Понтиак-кемпера», тоже за столом, но очень маленьким, как раз на бутылку «Сильванера», что из монастыря Новачелло, — и на два глиняных стаканчика. За окном зеленел склон Lupo-Волка, смешной горушки, на которую можно мочалить с завязанными глазами. А еще Хинтерштойсеру почему-то подумалось, что это не ему доктор снится, а совсем даже наоборот.

— А может, мы оба снимся кому-то третьему? — Отто Ган дернул в улыбке тонкими губами.

От удивления Андреас чуть не разлил пиво из кружки — вино из стаканчика. Возражать, однако, не решился. А вдруг?

— Нас обоих считают сумасшедшими, Андреас. Вам нужна Северная стена, мне Грааль. Вам грозит трибунал, мне — концлагерь, но не это самое плохое.

Сколь ни странен был сон, но на этот раз Хинтерштойсер нашел что сказать.

— А почему сразу — плохое, доктор? И никакие мы не сумасшедшие, ни вы, ни я, ни Тони. Как бы вам объяснить-то, ученому человеку? Вспомнил! Вы же сами нам с Курцем рассказывали про древних германцев. У них, у древних, мальчишке, чтобы взрослым стать, требовалось пройти испытание, вроде экзамена.

— Инициация, — тонкие бесцветные губы дрогнули. — Есть разница, Андреас. После испытания начиналась настоящая жизнь. У нас с вами иначе. Грааль — моя мечта, мое безумие, но больше всего на свете я боюсь его отыскать. Потому что это и будет конец всему.