Прошла в последнюю комнату-каюту, взяла с полочки у трюмо фаянсовый флакон, обернулась…

Поль Верлен, прóклятый дед, стоял на пороге.

– Не пускаешь? – оскалилась внучка. – Нет, оставайся сам в своем хрустальном дворце!

Пройдя прямо сквозь тень, свернула в ванную и высыпала порошок в раковину. Включила воду, подождала с минуту, а затем тщательно вымыла руки.

…Лестница с прозрачными ступенями, полупрозрачные тени, чернота коридоров, зал лунного света, белые колонны, ночное небо вместо купола – и манящий ритм танго. «Ни к чему объясненья, все закончилось к сроку, он богат и прекрасен, а я – никто….»

Прочь! Навсегда!..

Вернувшись, взяла плащ со спинки стула, перекинула через локоть. Мужчина взглянул на часы.

– Уже идем, – вздохнула она. – Только еще одно, шеф… Ящик с веревочками! Учти, больше я марионеткой не буду.

Подошла ближе, положила свободную ладонь ему на плечо:

– Если замечу – шею сверну.

И поцеловала в губы.

4

Газеты обещали толпу у входа и непременный скандал, но Люксембургская галерея оказалась практически пуста. В зале, где развернула экспозицию «Свободная Франция», собралась едва ли дюжина посетителей, внешне никак не проявлявших эмоции. Вероятно, виной тому ранний час, скандалисты подтянутся к обеду.

На больших, в изящной деревянной отделке часах, украшавших стену – 10.55. Лонжа, не думая, сверился с наручными, купленными накануне, и решил потратить оставшееся время с пользой. В современном искусстве он мало что понимал, посему предпочел не спешить с выводами. Знаменитые рисунки швейцарца Роршаха («Зеркало для безумцев», если верить газетам) он уже осмотрел, подивившись фантазии покойного доктора. Все прочее же не слишком впечатлило. Оставалась еще одна неохваченная стена, и Лонжа начал с левого фланга. Итак, что мы видим? Рама, холст, а на холсте…

– Разве плох? – гордо вопросил мохнатый трехглазый таракан, почесывая лапками брюхо. – Здесь вам, молодой человек, не Салон с его, пардон, классикой. Или вы ретроград, душитель прогресса?

Лонжа, сглотнув, попытался проскользнуть мимо – и споткнулся о мрачный взгляд многоголового чудища, оседлавшего канистру с бензином. А дальше, в следующей раме, громоздилось нечто, слегка напоминающее террикон, утонувший в густых клубах паровозного дыма. Виновники тому, маленькие паровозики с выпуклыми жабьими очами-фарами, юрко сновали возле подножия, оставляя дробный мелкий след, подобно стайке спугнутых клопов.

«Вавилон-XX!» – гласила подпись. Именно так, с восклицательным знаком.

– Зато свобода, – не без яда прокомментировали за левым ухом. По-немецки, на вполне приличном «хохе».