Суть его была в расположении флагманских кораблей — вторыми от головы и хвоста колонны. Это построение давало определенные преимущества в завязке линейного сражения и при отбитии минной атаки. Конечно, при этом особую роль имела выучка командиров концевых кораблей, их способность быстро и грамотно выполнять все приказы адмирала. Но в командирских качествах как фон Эссена, так и Игнациуса сомневаться не приходилось.

За дымом своих передних судов пока трудно было видеть не только неприятеля, но и наших, нещадно избиваемых им „Рюрик“ и „Россию“, которые, вследствие стечения обстоятельств боя Руднева с Того и Камимурой, оказались сейчас в самом центре сражения. И к которым на выручку мы так отчаянно спешили. Так получилось, что пока только они реально противостояли всему японскому флоту, пытающемуся пробиться к нашему транспортному обозу.

Хотя по докладам Руднева и Грамматчикова мы уже знали, что у Камимуры утоплены „Токива“, „Ивате“, и скорее всего, еще и его флагман, новейший, выстроенный в Британи броненосец „Фусо“, а Того потерял один из лучших своих броненосцев — „Асахи“, в потоплении последнего, кстати, наш командующий сомневался, я вполне понимал обеспокоенность адмирала за исход всего дела. Ведь мы лишились „Корейца“, судьба „России“ и „Рюрика“ висела на волоске и казалась уже предрешенной. Погиб на „Святителях“ наш отважный и решительный Григорий Павлович Чухнин, все корабли, оставшиеся под командованием Григоровича, были жесточайше избиты, и командующий отправил его к транспортам, выводя из боя. Но тяжелее всего досталось Небогатову. Сам он был серьезно ранен, „Победа“ оказалась на краю гибели вследствие обширных затоплений в корме, а „Пересвет“ с „Ослябей“ уже потеряли подбитыми больше половины своих орудий…

Степан Осипович стоял с немецким биноклем на правом крыле мостика, и по всей его фигуре чувствовалось, как он переживает наше временное бессилие. Появись мы здесь раньше хоть на полчаса… Да даже на двадцать минут! И мы бы успели прикрыть наши большие крейсера. Увы, тщетно… В оптику можно было разглядеть лишь, что „Рюрик“ ужасно горит, поворотясь носом к японской линии. Мачты и задняя труба на нем снесены, а японцы продолжают бить его остервенело. „Россия“ пострадала меньше, но едва ли продержится в относительном порядке минут пятнадцать. Не поспел к ним даже Рейценштейн, уже отвернувший вправо на соединение с крейсерами Грамматчикова.

На какое-то время „Ретвизан“ занятый перестроением перекрыл нам обзор. На что адмирал очень живо реагировал, приказав докладывать ситуацию с марса. Мичман Кусков помчался выполнять это поручение, когда на фалах „Цесаревича“ поднялись флаги какого-то сигнала. Вскоре стало ясно — противник ворочает от нас „вдруг“ с очевидным намерением догнать „Россию“ строем фронта и добить скопом. „Рюрика“ не было видно. Но очередной сигнал с „Цесаревича“ принес печальную весть — „Рюрик“ опрокинулся». Как же тяжко стало на душе! Все на минуту замолчали. Кто-то крестился. Адмирал наш обнажил голову, и мы последовали его примеру. Все про себя гадали, сколько теперь продержится «Россия»…