Такая должность вводилась в русской армии впервые, но, судя по всему, Гриппенберг знал, что ему предстоит, ибо из России в помощь Шуваеву прибыли не только интенданты-спецы из главного штаба, но и несколько жандармских офицеров.

Кстати, бывшие жандармы и полицейские-добровольцы должны были составить и до 30 % личного состава пяти рот вновь созданного армейского управления полевой жандармерии, командовать которым был назначен приехавший из Киева вместе с Сухомлиновым свежеиспеченный полковник Бонч-Бруевич.

Землетрясение в головах случилось полное. Кто-то из старших офицеров, а особливо — интендантов, готовился паковать чемоданы, подавляющее же большинство окопного офицерства ликовало…

Куропаткин уехал из Мукдена 20-го числа, когда до армии дошел Указ о назначении его сопредседателем с российской строны вновь созданного Постоянного Консультативного комитета русского и французского военных министерств, вернее нашего Главного и их генерального штабов.

Несмотря на драматические для него лично обстоятельства, Алексей Николаевич как мог бодрился, держался молодцом, с кем мог тепло и сердечно попрощался. До поезда Гриппенберг его проводил лично. Пожимая руку своему преемнику у двери вагона, Куропаткин сказал: «Удачи Тебе, Оскар Казимирович. Армию нашу воевать мы научили. Даст бог, Тебе теперь проще будет новую славу нашим знаменам стяжать. Знай: обид на Тебя не держу, волю же Императора всегда наивысшей справедливостью почитаю…» Они обнялись, и Куропаткин вошел в вагон. Больше в Маньчжурии он не был. Никогда.

* * *

Со слов очевидцев известно, что сразу после отбытия Куропаткина, британский военный агент полковник Уотерс, поздравляя Гриппенберга с вступлением в командование армией заявил: «Теперь, генерал, у Вас есть все для того, чтобы стать русским Китченером!» На что, не отличавшийся особой дипломатичностью и не лезущий в корман за словом Оскар Казимирович, ответил англичанину известной фразой, которую потом растиражировали в прессе: «Вы и вправду думаете, что я пришел довоевывать выигранную не мной кампанию и загонять гражданских в концлагеря?»

Годы спустя, роль генерал-адъютанта Куропаткина в русско-японской войне некоторые российские и зарубежные военные историки упорно пытались сравнить с ролью Барклая де Толли в Отечественной войне 1812-го года, а самого Алексея Николаевича полагали безвинно пострадавшим.

Возможно, что в этом и были бы определенные резоны, если бы не результат Гайпин-Дашицаоского сражения, которое японцы дали Маньчжурской армии спустя всего три недели после отъезда его в Петербург. Ибо эта серьезная неудача русских войск во многом была предопределена оставленным после себя «наследством» генерала Куропаткина: численной расстановкой, расположением их и позициями, чего Гриппенберг и Сухомлинов просто не успели вполне изменить до начала наступления неприятеля.