- Так себе. Текинцы после обеда будто вымерли. Я им всех часовых перестрелял, а они хоть бы хны.

- А ведь они что-то затевают, - насторожился Шеман.

- Пожалуй. Знать бы еще что?

- Очевидно, вылазку. Вы есть будете?

- О, да. Только ради всего святого, дайте умыться!

- Абабков! – велел Майер, - принеси их благородию воды.

- Сей секунд! – сделал оловянные глаза вестовой и бросился выполнять распоряжение.

Вода, принесенная им, неожиданно оказалась теплой, а в придачу к ней полагался изрядный кусок мыла, благоухающего каким-то восточным ароматом и почти чистое полотенце.

- Ты где пропадал? – спросил у матроса Дмитрий, покончив с водными процедурами.

- В госпитале лежал, - с трагическим видом поведал Абабков. – Потому как я был наскрозь ранетый!

- Вот даже как!

- Так сами, небось, знаете, господин прапорщик, что у нас как кровь проливать за отечество так одни, а как кресты давать так кому-то иному!

- Ишь ты, - ухмыльнулся Будищев, хорошо знавший, что храбрость не входит в число добродетелей вестового.

- Обидно! – даже немного всхлипнул матрос, страстно желавший украсить свою голландку[3] крестом, но при этом упорно избегавший передовой.

- Как я тебя понимаю, братан! – сочувственно отозвался Дмитрий. – А не хочешь ли пойти ко мне в пулеметчики? Гадом буду, но все мои по окончании похода станут георгиевскими кавалерами! Ну, те кто выживут, конечно.

- Покорно благодарю, - поежился от подобной перспективы Абабков. – Только на кого же я их благородие господина Майера брошу? Ить он пропадет без меня, ровно дите малое!

- И то верно, - ухмыльнулся Будищев.

- Ну где вы там? – крикнул ему гардемарин. – Ваш ужин уже неоднократно остывал и новой поджарки просто не выдержит!

- Ничего страшного, я такой голодный, что того и гляди от твоего вестового кусок откушу, а он опять в госпиталь удерет.

- Я ему удеру! – рассвирепел моряк, - будь моя воля, он бы у меня линьков [4] получил, как в блаженные времена Николая Павловича, а не лечение! Трус, дезертир, подлец!