Мне показалось, что «враг римского народа» не собирается штурмовать Корфиниум. Он знал, что гарнизон сильно мотивирован: Люций Домиций Агенобарб пообещал каждому легионеру по четыре югера земли из собственных владений, если выдержат осаду. Подозреваю, что осадными работами Гай Юлий Цезарь всего лишь хотел сломить волю осажденных. Мол, если не сдадитесь, пойду на штурм, и тогда… Скорее всего, ему не нужна большая кровь. Мелкие стычки простят, а вот уничтожение тридцати трех и даже всего трех когорт — нет. К тому же, наверное, уже примерял тогу диктатора и считал, что это его подданные, поэтому надо их беречь.

В обязанности конницы входила дальняя разведка. Гай Юлий Цезарь, как он сам сказал мне, был уверен, что Гней Помпей такой же талантливый полководец, а значит, обязательно ударит в тыл осаждавшей армии. Я видел его противника мельком и в мирной обстановке, поэтому ничего не могу сказать уверенно, однако мне показалось, что Гней Помпей всего лишь хороший администратор, которому повезло командовать самой, пожалуй, сильной армией в эту эпоху. Надо быть совершенным тупицей, чтобы с вышколенными и закаленными в боях легионами проигрывать слабым соседям Римской республики.

Приказы командования не обсуждаются, поэтому каждое утро я отправлял три отряда на разведку: один на юг, второй на запад и третий на север, хотя северные территории присягнули на верность Гаю Юлию Цезарю. Видимо, понимали, что легионы из Галлии в первую очередь доберутся до них. Но ведь никто не мешал нашим противникам зайти с той стороны. Я тоже, как позже выяснилось, переоценивал их.

Я предполагал, что германцы начнут упираться, отказываться от разведывательных рейдов просто из принципа, чтобы показать, что сами себе командиры. Нет, отправлялись с удовольствием. Почему — понял в первый же вечер, когда они вернулись, нагруженные добычей, в основном забитым скотом и птицей, зерном и вином, часть которой положили возле моей палатки. Хочешь — бери, не хочешь, как хочешь. Я не стал выпендриваться, иначе бы упал в их глазах, перестал быть соратником, а точнее подельником. Как ни странно, от ограбленных крестьян больше не поступало жалоб. То ли жаловаться стало слишком опасно, то ли просто некому. Это устраивало и Гая Юлия Цезаря, и меня, и германцев, а крестьяне безмолвствовали.

На седьмую ночь осады меня разбудил посыльный от проконсула. Это был хлипкий юноша с длинными завитыми волосами, блестящими глазами и угловатыми движениями, напоминающий малолетку, впервые попавшую в ночной клуб. Красноватый свет факела, который посыльный держал в левой руке, метался по его бледному лицу и как бы наполнял жизненной энергией, которой так не хватало посыльному.