Я сижу на мысе, с которого виден пролив Отранто. Дует сухой, холодный, сильный и порывистый бура — северо-восточный ветер, который с середины осени до середины весны время от времени налетает с гор с тучами пыли. Перед этим горные вершины обзаводятся шапками из плотных, тяжелых облаков. После их появления проходит от нескольких минут до пары часов — и начинается свистопляска. Обычно бура раздувается утром, затем в полдень, как говорили мне венецианские моряки, идет обедать и спать, а часа через три опять принимается за работу, хотя может дуть несколько суток без перерывов. Сейчас первый вариант. Приближается полдень, и бура потихоньку стихает. Поднятые им короткие волны высотой около метра отчаянно бьются грудью о берег. Для палубного судна такой ветер был бы, скажем так, ограничено рабочим, а вот для галер опасен. Поэтому и не появляется флот Гнея Помпея, пережидает на противоположном берегу Адриатики.

Вид моря и пахнущий йодом воздух наводят меня на грустные мысли. Хочется уйти из армии, построить шхуну и заняться торговлей и заодно пиратством. Из последних сил отгоняю эти мысли. Несмотря на все трудности, мне нравится в этой эпохе, не хочу покидать ее. К тому же, в любой момент могу уволиться и отправиться домой, чтобы со двора своего имения наблюдать за гражданской войной. Хоть я тоже числюсь римским гражданином, эта война мне интересна только, как способ стать еще богаче. Пока что она не принесла мне ничего, кроме обещаний выплатить жалованье после победы.

Ко мне подходит худосочный бледнолицый юноша из патрициев, который на побегушках у главнокомандующего, и срывающимся, как у молодого петушка, голосом сообщает:

— Цезарь желает видеть тебя!

— А может, это он не желает видеть тебя, поэтому и послал искать меня? — спрашиваю я, не оборачиваясь.

Судя по затянувшейся паузе, смысл вопроса не поняли или не захотели понять. Я встаю, отряхиваю с задницы пыль. Юноша следит за моими движениями сосредоточенно, с опаской, словно боится, что сейчас выхвачу кинжал и проткну его.

— Что ему надо? — задаю я более понятный вопрос.

— Не знаю, — быстро отвечает посыльный, но после паузы добавляет: — Что-то связанное с морем.

— Собирается в Грецию за Помпеем? — интересуюсь я.

— Вроде нет. Говорил, что старый дурак живым менее опасен, чем мертвым, — делится юноша.

С Гаем Юлием Цезарем трудно не согласится. Из мертвого легче сделать символ сопротивления, потому что, в отличие от живых, недостатков не имеет и ошибок не делает, а пока есть символ, будет и сопротивление.

Гай Юлий Цезарь сидел на трехногой табуретке возле своего темно-красного шатра, довольно потрепанного. Местами краска совсем выцвела, из-за чего казалось, что собирались сделать маскировочную, пятнистую расцветку, но перепутали зеленый с красным. В правой руке у главнокомандующего небольшой серебряный кубок с замысловатым растительным барельефом, скорее всего, изготовленный галльским умельцем. Гай Юлий Цезарь отпивает из кубка мелкими глотками, будто это крутой кипяток, разве что не дует на содержимое, хотя, судя по запаху, употребляет вино.