Я и сам понимал, что примета хреновая. Особенно для людей старшего поколения. Только мистика тут ни при чём. Если здраво размышлять и следовать логике, каждой примете можно найти объяснение. По-моему, причиной всему резонанс. Когда на ремонтной яме тестировали очередной двигатель, в доме часами дрожали окна и стены. Но как эту мысль до бабушки донести, если глаза её застили слёзы? Только и слышно: «Ой, горе ж мне, горе!»

Нужных слов я не сыскал. Не было таковых в моём арсенале. А вот дельная мысль сама посетила голову: «Мужик ты, Санёк, или куча ветоши? Если к возвращению деда сделать как было…»

Дальше этого почему-то не думалось. Столько нахлынуло всякого-разного, что хоть садись и книгу пиши.

Пока выносил мусорное ведро, закапывал осколки под корнями акации, вспомнил, как через год дед сделает за меня деревянную копию АКМ для военно-спортивной игры «Зарница».

Я начал корпеть над своей доской на уроке труда. Перевёл на неё контуры автомата, сделал пару неровных запилов. На остальное времени не хватило. То пила занята, то карандаш, то рубанок, то переводная бумага. Я честно занимал очередь, но так и оставался последним. Не потому, что рохля, а так сложилось. Очередная новая школа, в которой я никого не знаю. Пацаны из нашего класса не ставят меня ни в грош. А как ты кому-нибудь морду набьёшь, чтобы утвердиться, если мамка твоя завуч?

Принёс я, короче, заготовку домой. К табуретке прижал левым коленом и шоркаю мелкой ножовкой, стараясь не съехать с линии. Всё подо мной ёрзает, всё неустойчиво, клинит пилу, а меня псих накрывает. Дед долго смотрел на эту порнуху. Не выдержала душа:

– Дай-ка, Сашка, сюда. Смотри и учись. Ремесло на плечах не носить.

Вот никогда раньше не думал, что работать можно красиво.

Дед вооружился лучковой пилой с верёвочной тетивой, топором, рашпилем и стамеской. Пара запилов, точный удар – и вот она, почти готовая рукоятка моего автомата. На всё про всё – пятнадцать минут делов. От доски отсекалось лишнее, наращивались детали: мушка, обойма, прицельная планка. Потом в дело пошла олифа. И не просто олифа, а пополам с растворителем. После такой пропитки все заусеницы становятся дыбом в ожидании наждачной бумаги.

В общем, когда мой персональный ствол увидел учитель труда, он испытал разочарование. Одним учеником у него стало меньше.

Стоит ли говорить, что этот шедевр у меня стырили после первой же «боевой» вылазки. Я повесил его на дерево. С ним на плече мне было несподручно перетаскивать наших девчонок через лесной ручей. Ведь никто, кроме меня, не догадался прийти на войну в сапогах. Снял с закорок последнюю, глядь – а оружия нет. Падлы! Утешало лишь то, что за этот подвиг мне присвоили звание лейтенанта. А может, и не за подвиг. А за то, что мамка моя завуч и носит погоны майора.