С самого утра Пенелопа была какая-то сама не своя: молчаливая, задумчивая и местами даже агрессивная. Я не лез с расспросами, вел себя показательно послушно, подозревая у жены обычное женское ежемесячное недомогание. Ну что тут поделаешь? Так уж они устроены. К тому же женщины девятнадцатого века все-таки отличаются от современных Отличаются, скажем так, в плане несколько большего количества суеверий и комплексов.

Заговорила она первая.

– Михаэль, – Пенни выглядела довольно взволнованно, – нам надо поговорить.

– Весь к твоим услугам, дорогая. – Я приготовился услышать шокирующее признание в том, что у нее начались женские дни, и уже ломал голову над тем, как же мне среагировать на это. Сердечно посочувствовать? Или отнестись показательно небрежно? А вот хрен его знает…

– Мне кажется… – слова давались ей с трудом. – Мне кажется…

– Что тебе кажется?

– Что я… – Пенелопа запнулась и вдруг выпалила: – Мне кажется, что я в положении!

– Что? – Я моментом обессилел и приземлился задницей на откидной стульчик. – Но как?

– Ты не рад? – В громадных глазах Пенни блеснули слезы. – Не рад?

– Я не рад? – заорал я и упал перед ней на колени. – Да я счастлив, черт побери!

– Правда?

– Чистейшая правда, моя роза! Господи, спасибо тебе! – Я действительно был вне себя от счастья.

Нет, конечно же подозревал, что это когда-нибудь случится, но в реальности оказался совсем не готов; известие прибило меня не хуже аборигенской дубины. Я буду отцом? Черт побери, я буду хорошим отцом! В задницу войну, в задницу буров вместе с англами в придачу! Имеет значение только семья, моя жена и мой будущий ребенок. Остальных – к дьяволу!

– Уже двенадцать дней, – страшно смущаясь, сообщила Пенни. – Ну-у… ты понял, о чем я. Получается, мы зачали ребеночка на моей яхте. Я хотела сказать тебе еще неделю назад, но боялась, что это ложная тревога. Знаешь, так бывает…

– Знаю.

– Откуда? – искренне удивилась Пенни. – Ты же не врач?

– Не важно: знаю, и все, – ушел я от ответа. Не буду же я ей втолковывать, что мужчины двадцать первого века знают гораздо больше о женской физиологии, чем их собратья из девятнадцатого.

На пару часов мы забыли обо всем, но вернуться в действительность заставил сильный, практически ураганный ветер. Я сначала не придал ему большого значения, даже порадовался, ведь тащит в нужном направлении, но, когда шар стал постепенно терять высоту, в буквальном смысле прозрел.

Ладно я и Пенни, но мысль о том, что вместе с нами может пострадать наш еще не рожденный ребенок, доставляла страшные страдания, почти на грани сумасшествия.