— Ох и хитер ты, князь Константин. Дорогая цена получается у нашего мира.

— Ты неправ, Абдулла, — возразил рязанский князь. — В конечном счете мир всегда оказывается дороже. И если бы у нас с тобой был просто мир — это одно. Тогда и я о таком не заикался бы. Но у нас договор о взаимной помощи, вот и помогай, бек. Сегодня твои умельцы научат моих людишек, а завтра, как знать, возможно, и я пришлю к тебе своих, которые смогут сделать что-то новое для вас.

— Ну тогда разве что послезавтра, не раньше, — самодовольно усмехнулся Абдулла. — Нет еще у вас на Руси того, чего не могли бы делать наши люди.

Наследник престола не преувеличивал. Булгары и впрямь умели очень многое. Где делают самую лучшую кожу — что сафьян, что юфть? У них. Где добились самых высоких результатов в работе со сплавами меди? Снова у них. Кто умеет лучше всех обжигать керамику? Опять же булгары. Слава об их табибах[67] разнеслась чуть ли не по всему Востоку, а их металлургия — вообще отдельная история. Научить людей на Руси работать с никелем, свинцом, оловом, сурьмой, серой, производить сталь повышенного качества, дать им возможность овладеть всеми секретами литья чугуна, сварки и пайки — это же о-го-го.

Конечно, в Рязани был Минька. Он один стоил сотен и сотен мастеров, если не больше, но опять-таки не везде. Кое в чем и он не раз прокалывался. Взять, например, отливку тех же гранат. С нуля же начинал, бедолага, потому что не знали еще литейного дела на Руси. Да, первый блин хоть и получился согласно пословице, то бишь комом, но съедобным. Зато в дальнейшем сколько было у парня неудач с этими доменными печами — уму непостижимо. Только по счастливой случайности никто из тех, кто трудился с ним бок о бок, не погиб. Да и потом сколько раз он там все переделывал? Как ни заедет Константин в Ожск, так на месте литейного двора застает вечную стройку. Это же насколько облегчился бы его труд, если бы у него имелась пара-тройка хороших специалистов.

Словом, Константин знал, что просить у Абдуллы, — мастерство булгар стоило очень дорого. Во всяком случае, гораздо дороже тех двенадцати тысяч полновесных рязанских гривен, которые были получены, тщательно взвешены и ныне, упакованные в пятьдесят один кожаный мешок по три пуда каждый, ехали в десяти санях. Десять тысяч из них предназначались за обиду князю, еще одна Великому Устюгу как возмещение причиненного ущерба, и последняя — на храм, к строительству которого по настоянию отца Николая Константин решил приступить с весны.

Заботами Абдуллы не остался без подарка ни один из рязанских дружинников и пеших ратников. Бек не поскупился, не пожалев и своей казны, в результате каждый бывший полоняник из сожженного града щеголял в новой одежде. Ее им тоже справил наследник ханского престола.