Едва произнес это, как глаза у обоих загорелись радостно. Пришлось тут же зарубку в памяти сделать — умри, но выполни. Слово князя — золотое слово. Сам их этому учил. С тем и укатил вдогон за Вячеславом, который как раз из Смоленского княжества уже возвращался.

Оно тоже почти свободным оставалось. То есть почти, но не совсем. Земли удельного вяземского князя Андрея Долгая Рука, так же как и Дорогобуж, рязанские отряды заняли.

То же самое произошло и с Владимиро-Волынским княжеством. Территорий, принадлежавших молодому Даниилу Романовичу, рязанский князь не коснулся, зато владения погибшего Ингваря Луцкого и живого Александра Бельзского взял под свою руку, выйдя, таким образом, второй раз на границу с поляками.

Разница была лишь в том, что на севере, в районе глухих болот Полесья, Константин вышел на границу с князем Конрадом Мазовецким, приютившим Михаила Городненского, а заодно с Конрадом заполучил в соседи беспокойных ятвягов, воинственную литву и прочие дикие племена, населяющие Прибалтику. На юго-западе же с Рязанским княжеством теперь сошлись земли Малой Польши, где от такого соседства сразу стало неуютно в своем краковском замке князю Лешко I, прозванному Белым, — родному брату Конрада Мазовецкого.

В Чернигов Константин въезжал тоже с тяжким сердцем. Как ни крути, а траур в княжеском тереме — его работа. Говорить-то что угодно можно: сами, мол, полезли, сами мира упрямо не хотели. Короче, кругом они — не ты виноват. И все складно получается, все правдиво — не подкопаешься. Ну а теперь в глаза вдовам и сиротам загляни — повернется язык такое ляпнуть? То-то и оно. Лучше уж вовсе ничего не говорить, а еще лучше — вообще глаза не мозолить и даже не появляться поблизости. Только никуда не денешься — княжий долг обязывает самолично под свою руку принять черниговские земли.

Но и тут у Константина схитрить получилось. Решил он, что пусть их лучше подручник будущий принимает. К тому же должок за ним — из полона Ингваря вытащили, где тот сидел. Правда, полон тот — с подвалом Глебовым, что в Рязани был, — не сравнить. Одно лишь утеснение и было у Ингваря — выходить ему дальше двора никуда не позволялось. В остальном же — ешь, пей, гуляй, сколько твоей душе угодно.

Однако и с ним тоже не все ладно получалось. Вячеслав не доглядел, когда остатки княжеских ратей под Ростиславлем в пух и прах разносил, а предупредить некому было. Словом, не уцелел брат его Роман. Тело они, конечно, привезли в Чернигов. И мед для домовины нашли, чтобы не разложилось, и все остальное сделали честь по чести, но кому легче от того, что все приличия соблюдены?