Вообще-то великая схима, как высшая ступень монашества, при которой даже другое имя положено давать, предполагала под собой самое строгое соблюдение всех обетов. Какие беседы, когда он даже из кельи своей и то выходить не должен! Но тут уж Вячеслав был бессилен что-либо сделать, даже если бы узнал про чрезмерную снисходительность тамошнего церковного руководства монастыря, которое, будучи по натуре трусоватым, по привычке еще продолжало опасаться бывшего владыки. Не зря бывший епископ выбрал именно Покровский монастырь. Знал он, что нигде ему так хорошо и спокойно не будет, как у игумена Тимофея.

Спустя же три месяца старец Филарет взял чистый лист пергамента и написал на нем своим красивым витиеватым почерком, которым он в свое время так гордился: «Ведомо мне, божьему человеку, стало, что рязанский князь Константин, еще в младости лет пребывая, крестом православным тяготился и носити оный не желаша».

Строки, выводимые рукой привычного к письму старца, ложились на чистый желтоватый лист ровно и разборчиво, наполняя сердце монаха радостным умилением от появившейся возможности последовать старому библейскому завету: «Око за око…»

Пускай только через пятьдесят или сто лет, но написанное им непременно прочтут, и в памяти потомков останется именно то, что он сейчас пишет, а не какие-нибудь устные сказания или былины.

«Не след брати мудрому на веру те словеса, кои до его уха дойдут, ибо они суть былых лет, блуждаючи из уст в уста, изолгут вовсе, — написал он далее, на всякий случай добавив: — Мой же сказ правдив, ибо записан со слов людей, бывших самыми близкими слугами оного князя, узревшими воочию всю мерзость его деяний».

Подумав немного, он зачеркнул слово «слугами» и принялся писать дальше, все так же старательно и неторопливо. А куда спешить? Времени у него теперь было — хоть отбавляй.

* * *

И погноиша оный князь Константин мнози мужей достойных, и не щадиша такоже и духовный сан имеюща. На Симона, епископа суздальского, владимирского, юрьевского и тарусского, обличающего князя сего во многих грехах, в блуде и чародействе тайном, Константин тако же терновый мученический венец возложиша и учиниша оному епископу казнь мученическую, терзаша тело его всяко и гонениям подвергаша. Но, снеся все без ропота, епископ сей лишь господу молитву возносиша горячу, дабы не наложили вседержитель длань гневну свою на князя сего, а простиша ему грехи ево мнози, ибо по неразумию твориша он непотребства свои. Из Суздальско-Филаретовской летописи 1236 года. Издание Российской академии наук. СПб., 1817