Во-вторых, этот поход ничего не дал самому Бату. Точнее, не просто не дал, но и забрал. Например, воинов. Сколько их было у хана? Три тумена. А сколько сейчас возвращалось в степь? Половина.

Около пяти тысяч полегло под стенами Багдада и Дамаска, а также в трех кровопролитных битвах с египтянами, а еще один тумен по повелению Гуюка был направлен против империи Сун, победа над которой самому Бату также не сулила никакой выгоды.

В-третьих, после того как сам Гуюк и повинующийся ему джихангир Менгу во время этого похода вступили в союз с христианскими правителями, не имело смысла надеяться на то, что Бату удастся каким-то образом все-таки столкнуть лбами интересы великого каана монголов и императора Руси.

Правда, князь Антиохии Боэмунд V скорее принадлежал к врагам православия, но его роль в монгольских завоеваниях была весьма невелика. Зато армянского царя Хетума I можно было смело зачислить если и не в друзья, то в очень хорошие приятели Руси. Точно такое же отношение к Константину было и среди грузинских правителей — дочери грузинской царицы Тамары Русудан, а также Давида Улу и Давида VI Нарина.

А ведь помимо всех этих «приятелей» Менгу — с ведома и по указке Гуюка — вступил в союз с настоящим другом императора урусов — византийским государем Иоанном III, которого и на престол-то в Константинополе подсадили русские дружины.

Получалась полная безысходность, которая еще больше усугубилась известием о смерти Субудая. Гуюк, ненавидевший его, и здесь поступил мудро, прислушавшись к советникам.

«Мертвый враг — бессильный враг. Он никогда не сможет навредить, а служил всегда верно, и потому было бы справедливо воздать ему почет, от которого у каана не убудет ни одного ляна серебра, но зато прибудет славы истинно справедливого владыки», — нашептывали они.

Слово «справедливо», которое звучало неоднократно, решило все. Втайне ревнуя к последнему отличию Бату, которого пока не имел сам Гуюк, получивший это прозвище лишь посмертно[160], каан дал согласие на то, чтобы старому полководцу воздали должное, исходя из его многочисленных заслуг.

Одноглазый барс был посмертно пожалован пышными званиями: «Сяо-чжун сюань-ли цзо-мин гун-чень»[161], назван «его превосходительство итун сань-сы»[162]. Кроме того, Субудая посмертно возвели в ранг Хэнаньского вана, присвоив ему почетное посмертное имя[163] «чисун-дин»[164].

Для Бату кончина Субудая стала последней соломинкой, ломающей хребет верблюда. Он не прожил и нескольких месяцев после смерти одноглазого барса, скончавшись в том же Сыгнаке, а не в городе, который он в своих радужных мечтах строил на Итиле, после того как захватил бы всю степь. Хан даже успел придумать для него название — Сарай-Бату. Но… не судьба.