– Это с чего бы? – удивился менеджер.

– Знаешь, раз уж я в офицерском наряде и с кинжалом, то поверь, лучше говорить буду я. Ты с этими крестьянами не знаешь, как себя вести, а я все-таки из деревенских сам. Мне они понятнее.

– А я что? – хмуро спросил менеджер.

– А ты – основная ударная сила, будешь моей охраной, – осклабился самодовольно Середа.

– Телохранитель?

– Ага, можно и так сказать, – кивнул артиллерист утвердительно, а Леха облегченно подумал, что это ставшее популярным после перестройки словечко и раньше было известно.

– А к слову – вообще, шприхст ду дойч[94], или как? – спохватившись, спросил Середа.

– Не-а. У нас в школе английский учили, – чистосердечно признался Леха, и испугался, что сболтнул лишнее, но артиллерист только кивнул головой.

– Раз так, то помалкивай больше. Тебе достается роль Кисы Воробьянинова, точнее – предводителя дворянства; надувать щеки и важно говорить «Да уж!», то есть «Йа, натюрлих…» Ты ведь читал «Двенадцать стульев»? Про Остапа Бендера и Кису Воробьянинова? – уверенно спросил артиллерист.

Упомянутую книгу Леха не читал, но фильм смотрел и вроде даже не один такой фильм был. Его, правда, немного покоробило, что придется таким индюком выступать, потому он заметил развеселившемуся Середе:

– Я вообще-то несколько немецких слов еще знаю: «Цурюк!»[95], «Вег!»[96], «Хальт!», «Шайзе!», «Швайне унд шайзе!»[97], «Гитлер капут!»… не, последнее я говорить не буду.

– Это точно. Политически выдержанно, исторически верно, но неуместно в конкретном случае, – кивнул Середа. Глаза у него поблескивали лихорадочно, он был сильно взвинчен. Он уже входил в образ, заодно создавая сценарий и тут же прикидывая его выполнение. Раз Леха читал эту книгу и сценку с Кисой помнил, то, собственно, на эту сцену Середа и ориентировался, режиссируя работу. Ему предстояло бутафорить в полную силу, и потому важно было, чтобы напарник сработал хорошо: желательно, чтобы он оставался этакой многозначительной загадочной фигурой, ширмой, отвлекающей внимание взыскательных зрителей. Когда у зрителей винтовки и вилы – спектакль должен быть безукоризненным. Некоторый опыт у Середы имелся, даже пару спектаклей силами драмкружка сам поставил – правда, получил втык от деканата за признаки формализма и эстетства в постановках. Конечно, лучше было бы, чтобы и Леха мог говорить по-немецки, тогда получилось бы разыграть по самым типовым стандартам, которые грамотный Середа выудил в запоем прочитанной книжке О. Генри про благородных жуликов Энди Таккера и Джеффа Питерса[98]. А солдата вермахта лучше сделать не подчиненным, а независимым: так сказать, параллельная командировка. Один – из Службы труда, переписывает названия и собирает прочую статистику: количество жителей, состояние дорог и мостов, количество сельхозугодий и прочее, из чего будет полезная информация про харчи. А вояка тем временем фиксирует численность «сил самообороны», записывая важное про них и пожелания насчет оснащения и прочего; глядь, и про Семенова узнает. Но раз напарник не понимает по-немецки, значит, и изобразить из себя немца вряд ли у него выйдет. Пара ошибок – и спросят селяне: «А чому этот москалик тута тарабарщину бает?» И капут спектаклю полный. Так что пусть будет ширмой, тем более что весьма прилично знавший немецкий язык Середа по-английски ни бум-бум. Основная проблема получалась в том, что роли надо было расписать заранее, Леха на месте может лишь обращать внимание коллеги немецкозвучащей белибердой и жестами. Общаться-то они не могут. Получается, Леха должен вести себя как студент или собака – все понимает, а сказать не может. Максимум, что уловит напарник, – это сказанное на ломаном русском. Хорошо еще, что в этих местах не было такого количества немецких колоний, как в родном для Середы Причерноморье, где коренных немцев было много. А тут селяне немецким языком не владеют. Разве что найдется престарелый пятидесятилетний типус, который в молодости сидел в немецком плену, служил в австрийской армии или работал где-то раньше у помещика-немца, посему немножко знает. Но если он владеет этим скудным словарным запасом, то должен знать и то, что немецкий язык все же отличается в разных местностях, и фельдфебель в их императорском королевском полку говорил чуть по-другому, чем капитан. Да и чехи разговаривали по-немецки с иным выговором, чем он сам, а уж тем более поляки или венгры. Если к ним в деревню уже заезжали немцы разного рождения – баден-вюртембергские пехотинцы и, скажем, швабы-танкисты, то селяне на это тоже могли обратить внимание.