А тут хрен чего поймешь вообще. Даже со страной не понятно — может и Россия, а может и Польша какая с Литвой вместе. Одежка-то одинаковая у простонародья. Хотя как крестьяне в Венгрии той же одевались или там у тех же чехов или даже и франков?

Тощий алебардщик все так же тщетно тщился.

Паштета осенило. Как ни крути, а повезло с доктором в аэропорту встретиться. Та длинная и старательная лекция о болезнях на войне еще не успела выветриться из головы, потому сложив один плюс один Паштет спросил горемыку-часового:

— Diese Krankheit für eine lange Zeit mit Ihnen, Hansi? — но то ли сама фраза оказалась сложной, то ли Пашин хохдойч, который еще не был изобретен и пока немцы на нем не разговаривали — показался невнятным, но так или иначе, а засранец не понял, что пришлый осведомился о том, давно ли у него эта болезнь.

Раз часовой не понял, попаданец попробовал упростить вопрос и задал его так:

— Du lange krankt? (Давно ты болен?)

Теперь до Ганса дошло и он сначала выругался, потом что-то бурно залопотал, махнув рукой так широко, что охват покрыл весь лагерь.

— Лянгзам, камарад, медленно и спокойно давай — продолжил содержательную беседу Паштет.

Камарад натянул портки и принялся за тягучий и подробный рассказ. На радость Паши удавалось понять через два слова третье, да еще чуточку грамматика помогала. Каши бы поесть перед таким разговором, очень бы уместно было, сил на понимание уходило — как мешки таскал. К счастью в разговор включился и один из торгованов, который почему-то заинтересовался вопросом.

Правильно, или нет, а представилось в итоге Паштету, что сам хмырь этот болеет животом и головой уже неделю (так получалось если считать, что хворый показал сначала семь своих грязных пальцев), гадить хочется постоянно, да без толку — нечем, жрать неохота, тошнит и вообще — все плохо. Да весь лагерь болеет, чего уж, даже и сам герр капитэн.

— Басурмен грязен и нечист, с того и хвор, ныне ж изгнил и немощен — буркнул торгован. И это Паштет понял отлично. Значит, все же — русские вокруг, бани эти, непривычные для иноземцев, привычка мыться — нехарактерна для Европы. Такие чистоплюи русские были, что даже и потом европейцев это удивляло. Попадался как-то Паше пасквиль французского маркиза де Кюстина, так все в Российской империи было для него гадко и мерзко, разве что о мужиках российских писал с восторгом, дескать, здоровенные все и чистые постоянно. Правда, был маркиз гомосеком, так что не мудрено.

Порадовало то, что в рюкзаке как раз была куча таблеток от этой хвори, в которой Паша без труда опознал банальную дизентерию, спутницу войск во все времена, как говорил седой лекарь. Так что с одной стороны вроде повезло, а с другой хоть дело и редкое, но встречается очень часто, как говаривал в таких ситуациях один знакомец Паши.