Хассе пожал мощными плечами, потом заметил:

— Нормальных лошадей для войны в Росии нет. Но у каждой монеты — две стороны. Рыцаря такая лошадка не выдержит, так тут у русских рейтеров в доспехе полном и нету. Зато жрет мало, почти все причем, и выносливая. Хотя русские за нормальных европейских лошадей хорошие деньги платят. Я одно время торговал конями, поставлял их русским.

— Это запрещено — заметил другой пушкарь по кличке "Два слова". Черт его знает почему, но он практически всегда в разговоре выдавал свою речь крайне скупо, словно каждое слово было золотой монетой. Над ним посмеивались, говоря, что и молится он тоже так же, отчего на одну молитву у него уходит полдня. Фамилия у этого молчуна была такая, что первое время у Паши вызывала смешок, потому как откликался "Два слова" на фамилию Шелленберг.

— А все запрещено, что хорошо покупают в Росии. Сколько себя помню, русским запрещено продавать медь, свинец, серу, селитру, посуду из всяких металлов, проволоку железная, оружие и доспехи всякие тоже нельзя. И это и в Ревеле и в Дерпте и запреты постоянно повторяют. Потому как барыш хорош. Так что неудивительно, что perde unde rescop тоже запрещено продавать.

Тут Хассе понял по выражению лица Паштета, что нужно сказать на нормальном языке, а не на ливонском диалекте и перевел на немецкий — коней и конскую сбрую.

— Странно. Насчет серы и доспехов понятно — военное дело. Но кони? — удивился Паша.

— Еще больше военное. Без коней нет кавалерии, обоз не на чем тянуть, а в обозе — пушки, между прочим. Так что дерптские и ревельские ратманы не зря раз в десять лет повторяют запрет на вывоз лошадей из Дерпта, Нарвы, Риги и Ревеля вместе с Виком — заметил Хассе.

— Опять не пойму, зачем запрет повторять все время? — опростоволосился Паша.

— Несостоятельны их запреты, потому как нарушать их выгодно. Я пару раз сумел так лошадок продать, очень хорошие денежки получились. Но вообще торговать с русскими хлопотно, потому как за что ни возьмись — тут же наши ратманы и запретят, ганзейцы в этом с тевтонцами согласны — хмыкнул Хассе.

— В пушкарях спокойнее? В России? — рассмеялся Паша.

— Зря веселишься. У нас дома будет большая война, помяни мое слово. Все к тому идет. И плохая будет война, хуже, чем со швейцарцами — не поддержал веселья Хассе.

— Так самое подходящее на войне быть пушкарем! — искренне заметил Паштет. И по вылупленным на него глазам канониров понял, что опять что-то сморозил.

— Видно у вас на Шпицбергене вера другая, больше московитсякая. Хоть и христианская, а еретическая. Пару сотен лет назад католики выгоняли мавров из Испании. Вот там впервые пушки и применились. Маврами нечестивыми. Понятное дело, такое любой набожный католик за козни дьявола примет. Позвали священников, да. Те взялись картечь и каменныя ядра молитвой останавливать. Ну, ты ведь знаешь, что такое залп из пушек, Пауль? — не без иронии спросил Хассе.