– Хана деду, похоже. Завалило все к чертям собачьим. Нет прохода наверх, – прискакал запыхавшийся Еж.

– Как рука?

– Хреново. Онемела. И горло болит после вчерашнего.

– Водки хлебни.

– Это я завсегда… О, а Вини где?

– Тут я, Еж!

Отозвался Винокуров, стоявший возле одного окна.

Еж присел на груду деревянных обломков, полчаса назад бывших столом:

– Ты меня так больше не пугай.

– Что-то немцы не торопятся…

А фашисты и не собирались торопиться. После того, как танки не смогли забраться по крутому склону, они стали бить по церкви из тяжелых минометов.

Мины стены не пробивали. Но красноармейцам от этого было не легче. Куски кирпичей и штукатурки с внутренней стороны отлетали и били не хуже осколков.

Второму сержанту – Коновалову – прилетело в голову таким куском, что тот потерял сознание минут на пять.

Наконец, одна из мин пробила крышу, положив еще двоих бойцов.

Осколком второй у Прощина выбило пулемет из рук, изогнув ствол.

Матерясь, он отбросил его, а потом долго тряс отбитыми до синяков кистями.

– Положат нас сейчас, сержант… – подал голос Вини.

– В алтарь уходим. Там меньше достают.

Шестеро бойцов, пригибаясь, бросились на свой последний рубеж.

– Еж, скотина, ты чего там лежишь? – заорал ему на бегу комроты.