— Позвольте… — выдавил он с трудом, в смятении поднимая руку к лицу, не узнаваемому под слоем пыли, пороховой гари, крови и прочей военной грязи.

Женщина же истолковала его жест по-своему.

— Все это ваше. — Дрожащие руки суетливо, портя филигранные застежки, сорвали с шеи драгоценное бриллиантовое колье, слепо нашаривали серьги. — Только пощадите хотя бы детей…

Дверь распахнулась, и из полутемной комнаты вдруг, в неземном, как показалось всем, сиянии, возникло чудесное видение, настоящий ангел: прелестная цесаревна Сонечка, подросшая и еще более похорошевшая за прошедший год.

Замерев на пороге всего на мгновение, она радостно взвизгнула и стремглав кинулась к Бежецкому, ловко увернувшись от рук матери, пытавшейся заслонить ее своим телом от страшного «бунтовщика».

— Дяденька ротмистр! — Милый голосок, уже отлично выговаривающий коварную, никак не поддающуюся ранее букву, звенел от восторга. — Дяденька Бежецкий! Вы пришли спасти нас от страшных разбойников?..

Не обращая внимания на растерянность своего старого знакомца, на мать, находящуюся на грани обморока, девочка с разбегу прыгнула на руки перемазанного военного, узнанного ею сразу, с первого взгляда.

— Посмотри, мама, князь пришел, чтобы спасти нас!..

Осторожно сжимая в объятиях хрупкое детское тельце, Бежецкий взглянул в просиявшие вдруг узнаванием и надеждой глаза императрицы и промолвил непослушными губами:

— Я явился, чтобы засвидетельствовать свою верность вам, ваше величество, и данной мной присяге…

* * *

Откуда-то из-за портьеры, прямо под ноги идущему, кинулся серой мышкой какой-то невзрачный человечек, протягивающий на ладонях нечто сверкающее, и тут же рухнул на колени перед победителем, проехав метра два по полированным плашкам паркета.

Останавливая жестом залязгавших за его спиной затворами соратников, Бежецкий сделал шаг по направлению к странному человеку, смутно напоминавшему кого-то знакомого. Вот и вицмундир на нем…

— Извольте вот… К стопам вашим припадаю…-лихорадочно бормотал субъект, все стараясь всунуть в руки Александра свою сияющую ношу. — В чаянии справедливого и милостивого суда, аки архангела Гавриила с мечом огненным мню…

— Князь Карпинский? Аристарх Леонидович! — узнал наконец в дрожащем слизняке бывшего заносчивого вельможу Александр. — Не вы ли, князь, предлагали мне давеча сдаться на милость победителя?

— Страхом обуян был и помрачением разума, — твердо заявил низверженный столичный голова. — Паки диавольскою властью…

— Говорите понятным всем языком, князь, — брезгливо отстранился Бежецкий. — Вы что, в духовной семинарии обучались?