В отчаянии он то и дело бросал взгляд в ту сторону, где лежали — одно скрючившись, как эмбрион в утробе матери, а другое вольготно раскинувшись — два тела в почти одинаковой черной форме. Лишь флаги стали разными: один, отброшенный перед прыжком Владимиром, сохранял еще девственную белизну, тогда как второй медленно, но верно становился алым, напитываясь из лениво расплывающейся на сером камне лужи, в которой, словно в ритуальном братании, смешалась свежая кровь двух недавних противников…

Не в силах выносить всего этого кошмара, Бежецкий махнул рукой на певшие вокруг пули и обиженно визжавшие рикошеты, поднялся на ноги и пошел, не кланяясь, туда, где лежал вовсе не его друг, закрывший тем не менее своего друга грудью. Опустившись на колени перед лежавшим навзничь Бекбулатовым, Александр прикоснулся к нему, боясь ощутить такую знакомую по прошлым боям, податливую еще, но безнадежно мертвую плоть.

И свершилось чудо: перестрелка внезапно, будто потеряв источник, подпитывающий взаимную ненависть врагов, пошла на убыль, с минуту еще слышались отдельные выстрелы, все более редкие, а потом и они смолкли… Казалось, все сущее старалось не мешать человеку уловить биение жизни в теле чужого друга…

Ниточка все же не оборвалась…

34

34

Александр шел, громко стуча подошвами подкованных ботинок по драгоценным паркетам дворца, не имея никакого желания оглядываться по сторонам на собранные здесь сокровища мировой культуры: картины величайших мастеров, прекрасные статуи, великолепные гобелены… На ладонях еще не успела высохнуть Володькина кровь, и кровь эта взывала к отмщению.

Сзади, несколько отстав, дробно грохотали соратники, с частью из которых он штурмовал и оборонял Арсенал, кого-то помнил по прошлому лету, а некоторых видел сегодня впервые. Только вот Бекбулатова среди них не было. Как же сказать Александру о нем?.. Как подобрать слова?.. Попадись же проклятый «рыжий»…

* * *

Еще несколько часов назад всемогущая властительница державы предстала перед покрытым пылью и кровью офицером всего лишь женщиной, усталой и испуганной, сломленной и раздавленной, но готовой до последнего биения сердца, словно наседка перед ястребом, защищать свое гнездо, своих ненаглядных птенцов.

— Возьмите все. Убейте меня, надругайтесь, но пощадите, ради Бога, моих детей.

Александр, совершенно не понимая смысла отчаянных слов едва стоящей на ногах женщины, сейчас всего лишь простой женщины и матери, готовой отдать все на свете ради жизни дорогих ее сердцу чад, окровавленным истуканом возвышался над хрупким созданием. В голове его бурей проносились воспоминания: окруженная августейшими детьми смеющаяся императрица на дипломатическом приеме, ставшем первым в его солдатской жизни, она же на званом «монаршем» ужине в узком кругу, данном в его, Александра, великого князя Саксен-Хильдбургхаузенского, честь, исхудавшая от переживаний за лежащего в коме супруга полужена-полувдова…