За ней погнались на машинах, и вскоре был обнаружен ее мотоцикл, со следами крови на руле, в полумиле от замка, сброшенный в канаву. Несмотря на тщательные поиски, ни следа от резвой, как пуля, уборщицы обнаружено не было — к полному смущению, как можно предположить, офицера, руководившего ее поисками.

Свидетелем этих подвигов Анки я не был. Зато я видел своими собственными глазами, как схватили Фаркаша — еще один случай, когда я опоздал, не успев предупредить или помочь партизанам. Это уже становилось дурной, даже ужасной привычкой.

Оставив свой «Сокол» в каком-то узком проезде, я прошел далее пешком три квартала до пекарни. Когда я увидел, что туда уже прибыли немцы, я изобразил из себя покупателя и подошел к обувной лавке, находившейся через дорогу. Задержавшись у витрины, якобы меня интересуют новые башмаки, я даже сделал вид, что осматриваю каблуки собственной обуви. Я поднял ногу к спине и как раз этим занимался, когда немцы, не занятые избиением бедного Фаркаша, стали окружать прохожих и зевак, оказавшихся рядом, в том числе и меня.

«Эй ты!», крикнул мне один из немцев, показав на меня рукой. Я же вел себя так, будто не услышал и не увидел фрица, и начал уходить, как ни в чем не бывало — ну, насколько смог.

«Эй, стой!», послышался следующий приказ, но к тому времени я уже поворачивал за угол. Как только я скрылся из виду, я побежал, услышав позади себя крики немцев. Не смея оглядываться назад, я чувствовал, как напряглись у меня мышцы между лопатками — в ожидании пули.

Уже подбегая к следующему углу, я все-таки оглянулся и увидел двух бегущих за мной фашистов, оба с оружием в руках. Послышалось еще несколько криков «Стоять!»

Я ответил тем, что побежал еще быстрее, скрывшись в следующем проулке. Мой мотоцикл был в двух кварталах отсюда, я значительно опережал их и был уверен в том, что успею скрыться. Разве что мне помешают какие-то непредвиденные препятствия…

Оглянувшись, чтобы проверить, как там мои преследователи, я не заметил перед собой разбитого участка мостовой с развалившейся брусчаткой, и, подвернув лодыжку, я грохнулся и растянулся на земле. Я с трудом поднялся на ноги, но нога моя, как сразу же выяснилось, оказалась почти непригодной точкой опоры, и я почувствовал дикую боль. Я обнаружил, что утратил преимущество над немцами. Они почти уже догоняли меня. И один из них уже поднимал винтовку. Нет ничего более тягостного, чем видеть перед собой твой собственный конец в виде ствола с наведенным тебе в лицо прицелом.

Два фрица были уже всего в нескольких метрах от меня, один из них держал меня намертво, если можно так выразиться, в своем прицеле. Я уже мысленно стал представлять себе, как меня схватят, начнут допрашивать, выяснять имя, какое звание и все прочее, представил свою встречу в плену со своим старым приятелем Ренфилдом, где я, возможно, еще раз, перед казнью, увижусь с Люси — ну, в общем, весь этот романтический вздор.