Майор Р. с гордостью показал герру Вольфу результаты этих трудов — красивый клинок в форме сабли с узорной символикой Ваффен-SS, выбитой на рукояти. Майор заметил, что клинок тяжеловат и не очень удобен в обращении, но для намеченной цели он вполне подойдет.

План майора состоял в следующем: впустить в камеру вампира другого человека, чтобы тот его укусил, человека, которого это Существо не могло бы убить, не колеблясь, после того, как жертва подвергнется заражению вампирским укусом — друга или, возможно, одного из своих соратников по терроризму.

Герр Вольф поинтересовался, а станет ли Существо пожирать друга. Майор ответил, что, будучи офицером, принимавшим участие в конфликте в Варшавском гетто и польских лагерях для интернированных, он стал свидетелем того, как голод побеждает все социальные сдерживающие факторы. Опыт Герра Вольфа в окопах Великой войны только подтвердил предположение майора.

Затем, в соответствии с этим планом, после того, как мы получим укушенного, нужно будет, чтобы этот зараженный укусил одного из наших и, таким образом, можно будет контролировать распространение этой способности.

Герр Вольф выразил сомнение в том, что с новым вампиром будет легче справиться, чем с тем, который имеется у них на данный момент.

Над решением этой проблемы майор уже размышлял. Он нашел жертву, которая уже была настолько слаба, морально и физически, что сделает свое дело.

Во время этого разговора они спускались по узкой лестнице, извивающейся и крутой, которая безостановочно вела вниз, и затем оказались в нижнем подвальном этаже, по сторонам длинного коридора которого имелись клетки с большими, запертыми на засовы стальными дверями. Проход между ними был выложен серым камнем с арочным потолком, сырым и гнетущим, как и большинство других подвалов. Из камер до герра Вольфа доносились стоны, жалостное нытье и всхлипывания различных клиентов, голоса эти отдавались эхом, умножая страдания внутри. Воздух и запахи, исходившие из камер, были отвратительными и грязными.

Майор остановился у одной из них. Внутри, забившись в угол, сидел заключенный, о чем-то мрачно задумавшийся, с мутным, безжизненным, унылым, горестным взглядом на лице, сжавшись, как будто от холода. Заключенный был небрит, с ввалившимися глазами, в грязной одежде и с окровавленными и гротескно распухшими руками, которые он держал перед собой, как какие-то клешни. Он сосал один палец, как младенец. Это чучело, шутовское подобие человека оказалось британцем, и он напевал какую-то пошлую песню. Майор перевел ее текст. Что-то о женщине со слишком большим задом и о мужчине с крошечным органом и их трудностях в соитии. Мелодия показалась ему знакомой, но герр Вольф никак не мог сообразить, что это за песня, и неспособность назвать эту навязчивую мелодию стала его мучить. Это бессмысленное повторение слов сразу же опровергло часто повторяемое утверждение, что бред сумасшедших — это Божественное сокровение. Если только Бог любит моветон.