Сначала всех задержанных в тех волнениях отправили в копи, но многие там не выдержали. В том числе и бедный Мелех. Обычно приговоренные к принудительным работам используются для постройки дорог, очистки клоак, для работы на ступальных мельницах и на водокачках. Но в связи с недавним резким ростом строительства в Иудее, римляне все больше требовали людей на кирпичные заводы. Работа на кирпичном заводе считается самой легкой. Управляющие фабриками неохотно брали заключенных евреев. И пища не по ним, и работать не желают в субботу. А в связи с ростом строительства в Иудее, именно к государственным кирпичным заводам начали предъявляться невероятно высокие требования. Так что, даже гуманность должна иметь свои границы, и отставлена в сторону. Тут каждый вынужден приналечь. Требуемое количество кирпича должно быть выработано, во что бы то ни стало. Аппетиты римских архитекторов отнюдь не отличаются умеренностью, и никак не собирались уменьшатся. Пятнадцать рабочих часов — теперь официальный минимум. За неделю из восьмисот или тысячи заключенных подыхают в среднем пятьдесят — двести человек в месяц. И это официально допустимый максимум. Правда, частенько он нарушался перевыполнением, но это скрывалось от официальной статистики.
В утро, того дня, когда Эфраим отправился навестить отца, шел мелкий слякотный дождь, но он его не остановил. Пропуск с трудом удалось достать у управляющего кирпичным заводом. А уж сколько сил потребовалось, чтобы заставить себя отправится к отцу… Каждый день, в течении всего того несчастного года, что отец провел в заключении, Эфраим чувстовал ужасное чувство вины, и винил, он конечно же, в первую очередь себя. Винил за то, что оставил несчастного отца одного, не защитил его. За то, что отрекся от него…
Серо-желтый пустырь, повсюду столбы и частоколы, а за ними опять столбы и частоколы. У ворот его встречают любопытствующие, праздные, подозрительные взгляды караульных. Эфраим вступает с ними в переговоры, показывает свой выстраданный пропуск. Унылой, тоскливой дорогой его ведут к управляющему. Вокруг — глухое, монотонное пение: за работой полагается петь — таков приказ. У надсмотрщиков — кнуты и дубинки, а узникам надо помогать.
Затем, с трудом и неохотой, разобравшись, кто, к кому, и зачем, его передают уже другому служащему. И опять под глухое, монотонное пение они идут мимо надсмотрщиков с кнутами и дубинками, среди глины и жара, среди рабочих, согнувшихся в три погибели, стоящих на коленях, задыхающихся под тяжестями. Мимо смертников, приговор для которых еще не исполнен, и они вынуждены отрабатывать здесь, в этом пекле.