— Она жива, Князь. Это пока все, что я знаю…

— И завтра она…

— Да, Гия. Завтра. Она.

— Бедные вы, бедные…

* * *

— Послушай, а эта твоя может-быть-душа, если она, скажем, потребует от тебя расстаться со мной… Что ты выберешь?

— Самый подходящий момент выяснять отношения… Ты ведь тоже могла остаться в моей квартире и пересидеть сутки в безопасности. Ты поступила ровно наоборот.

— А ты знаешь, чем я за это поплатилась?

— Представь себе, знаю. Знаю, что ты в одиночку обезвредила двоих советских солдат. Освободила подруг. Сражалась при Бельбеке и при Почтовой. Участвовала в налете на Каховку. Завтра опять будешь рисковать собой, прикрывая нашу высадку…

Слава Богу, в темноте не было видно, как у Тамары отвисла челюсть.

— И ты думаешь, меня будет волновать то, что ты охмурила какого-то майора, чтобы не иметь дела со взводом желающих? Да пропади он, этот майор, на такое дерьмо и патрона жалко. Кем ты меня считаешь — дураком или подлецом? «Джамиля, ты была моей любимой женой, почему ты не умерла?» Тьфу!

Тамара поднялась по галерейке, открыла дверь бывшей своей комнаты.

— Левкович, ты спишь?

— Да, а что?

— Я хочу тебе сказать, что ты ботало.

— Кто я?

— Ботало. Колокольчик такой на шее у коровы, если ты случайно не знаешь.

— Хорошо. Можно спать дальше?

— Спокойной ночи.