— Ишь, как хорошо закрыли, чтобы вода, знать, не попала, — бормотал он, примериваясь, как ловчее снять керамическую крышку. — Надолго, видать, прятали.

Иван вытащил из-за голенища нож и начал отколупывать залитую смолой крышку. Все, затаив дыхание, сгрудились вокруг него. Наконец крышка поддалась. Иван засунул пальцы в горловину и выудил из горшка холщовую тряпицу, завязанную в узелок. Иван начал зубами развязывать тугой узел.

— Чего там, никак, деньги? — спросил из ямы молчун, которому ничего не было видно.

Ему не ответили, напряженно ждали, когда Крайний справится с узлом. Наконец он развернул таинственную находку. Там, как можно было предположить, действительно были серебряные монеты.

— Это ж надо, какое богатство! — выдохнул кто-то из зрителей.

Богатство было небольшое, сотня монет, целых и рубленных на части, но для крепостных крестьян это было целое состояние.

— Покажи, — попросил я, но Иван сделал вид, что не услышал просьбу и завязал тряпку.

— Поделить надобно, — подал голос из ямы Молчун, — по справедливости.

— Успеем поделить, — обозначил я свое начальственное присутствие, — копай дальше, может быть, там еще что-нибудь есть.

— Пусти меня, — попросил Молчуна еще один охотник, парень по прозвищу Крот.

— Сам раскопаю, — ответил тот и принялся энергично выбрасывать из ямы чавкающую глину.

— Есть, — радостно закричал он, когда лопата опять на что-то наткнулась.

Опять все сгрудились вокруг ямы. Молчун встал на колени и опять принялся руками разгребать мокрую землю.

— Кажись, доски, — сообщил он, вынимая из земли завернутый в холстину сверток.

— Дай сюда, — попросил я, предположив, что это что-нибудь более ценное, чем серебряные талеры.

Молчун передал мне сверток. По форме и весу это могли быть только иконы. Я тут же забыл про неинтересное серебро и начал рассматривать находку, тщательно упакованную в залитую смолой и обмазанную дегтем холстину.

С иконами на Руси до середины семнадцатого века, когда в Москве появились государевы иконописные мастерские, была напряженка. Во времена татарского владычества иконопись осуществлялась в монастырях, которым поработители русской земли не только не препятствовали, но и оказывали покровительство.

Особенное развитие писание икон получило во второй половине XVII столетия, в Москве, когда, для удовлетворения потребностей государева двора, возник при оружейном приказе целый институт «царских» иконописцев, «жалованных» и «кормовых», которые не только писали образа, но и расписывали церкви, дворцовые покои, знамена, древки к ним.

В «нашем время», в начале семнадцатого века, икон в бытовом пользовании было еще мало. Зато многие церковные люди и миряне не только воздавали иконам такое же поклонение, как честному и животворящему кресту, но и «возлагали на эти иконы полотенца и делали из икон восприемников своих детей при святом крещении». Говоря попросту, делали из ликов святых идолов и кумиров.