Взяв охапку летописей, Иван подсел поближе к девушке, обнял:

– Эх, краса моя…

– Скучно мне здесь, безрадостно, – откровенно призналась боярышня. – Ни подруг, ни друзей нет, одни недруги да завистники. Ядвига эта зубищи точит, у, яга! Домой я хочу, Иване, в вотчину… ужо многому научилась, завела бы хозяйство, как надо. Давай уедем, Иване? Купим пару тракторов да электрическую машину – и уедем! Так-то там, в деревеньках наших, в вотчине? Чай, запустелись без хозяйского-то пригляду?

Раничев вдруг приосанился, подняв тучу пыли, хлопнул рукою по летописям:

– А вот посейчас и взглянем! Ну-ка…

Он открыл текст, нашел нужное место, прочел:

– «В лето 6910-е во граде Угрюмове был ураган зело силен. Повалиху колокольни многые и со башни старыя крышу сорвало на Ефимия корчму…» Вот так, Евдокия! – ухмыльнулся Иван. – Со старой башни на корчму Ефимия крышу ураганом сорвало. Однако, дела… Посмотрим, что еще хорошего пишет наш старый дружок Авраамий? «Монаси обители Ферапонтовой от смердов с Обидова да Гумнова покос да рощицу отбирали… – Вот гады! – …про что те смерды князю великому Федору Олеговичу челом били и жаловались. Жалобщиков тех – Хеврония Охлупеня с Никодимом Рыбой монаси в поруб бросаху…» Ах вы ж, твари! – Раничев неподдельно возмутился. – Это что же, стоило мне уехать – и на тебе?! Опять монастырь на мои земли зарится!

– Дай, я почитаю, – заинтересованно попросила Евдокся.

Иван подвинул ей летописный свод:

– На. Только вслух чти.

– «В то же лето боярина Ксенофонта люди Лукьяна-воя с отроками Евсеем да Куземою обманом хватаху, плетями биваху да творити непотребства всякие, апосля на деревах на погибель распяху, а Лукьяну-вою главу отрубаху».

– Что?! – Раничев вскочил со стула. – Кого это гад, Ксенофонт, обманом схватил? Лукьяна с отроками?! Потом пытал и распял на погибель?! А Лукьяну голову отрубил?! Ну, сволочь…

В бессильной ярости Иван заходил по комнате. Встав, Евдокся положила ему на плечо руку:

– Не кручинься… Возвратимся да выручим их. Ну, тех, кто уж помер, – за того свечку поставим, а кого и сумеем от чернецов вызволить…

– Свечку, говоришь? – Иван зло прищурился… Бешеный взгляд его уперся на ящик патронов для пистолета-пулемета Шпагина. Сам ППШ лежал на витрине, вполне смазанный и ухоженный. Только вот боек был сточен… Ну, боек запросто в гаражах нарастить смогут… Лишь бы только перстень не подвел, лишь бы перстень…

– Ну, твари волкохищенные, что главы повесили? – боярин Ксенофонт, толстый, расплывшийся, словно квашня, с красною с жуткого похмелья рожей, вытащив плеть, несколько раз ударил по спине привязанного к деревянным козлам Евсея. Парень застонал, с немым укором глядя на старшого, Лукьяна. Лукьян вздохнул, не отвел глаза, лишь прищурился, ругая самого себя самыми последними словами – и впрямь, зря они поверили боярскому ярыжке. Тот и привел их в засаду… Лукьян как чувствовал… Сам-то ладно, да вот на его, не на ярыжкиной совести будет теперь гибель двух хороших парней – Евсея с Куземой, а в том что их всех умертвят, не было никакого сомнения, да и Ксенофонт – упырь кровавый – уже высказался, как кого убивать будут: Евсея с Куземой, постегав плетьми, приколотят большими гвоздями к деревьям да расстреляют из луков, ему же, Лукьяну, отрубят голову. Из уважения – как, смеясь, пояснил Ксенофонт. Вон уже, отвязали несчастного Евсея, потащили с Куземой к дереву, послышался крик… Жаль, что так все нелепо…