– А кто сказал, что я собирался? – пробормотал Гурьев, властно, по-хозяйски обнимая Рэйчел и завладевая её губами.

Она права, успел подумать Гурьев перед тем, как окончательно утратить ощущение реальности от того, что Рэйчел творила с ним. Она в самом деле заколдовала меня, и мне это нравится…

Кажется, она заснула прямо у Гурьева на плече.

* * *

Солнце просеяло свои лучи сквозь тяжёлые шторы. Гурьев поднялся, бросил взгляд на часы. Осторожно укрыв Рэйчел, разметавшуюся во сне, приоткрывшую губы, чуть-чуть словно припухшие, улыбнулся. Печально, – сейчас ему не нужно было делать лицо. Достал из вазы на цветочном столике у окна розу с крупными алыми лепестками, плотными, бархатистыми на ощупь, положил на подушку, ещё хранившую отпечаток его головы. Оделся. Неслышно, как он умел, ступая, вышел, притворив за собой дверь. Быстро ополоснувшись в ванной, спустился, ни разу не скрипнув ступенькой, по лестнице, и вошёл в столовую.

Глазам его предстала идиллическая картина: накрытый для завтрака стол и сияющий камердинер, возглавляющий всё это великолепие, – с подносом в руках, на котором лежали газеты.

– Прошу вас, сэр.

– Спасибо, Джарвис, – вздохнул Гурьев. Он уже давно оставил надежду убедить камердинера обращаться к себе по имени. Хорошо, что милордом при домашних не величает. – Где сэр Эндрю?

– Милорд уже завтракал, сэр. Он занимается в саду. Прикажете позвать?

– Попрошу, Джарвис, – Гурьев улыбнулся. И, оглядев стол, приподнял брови: – С каких это пор мы завтракаем так плотно?

– Простите, сэр. Просто вам и миледи нужно хорошенько подкрепиться, сэр.

– Противный, пошлый старик, – Гурьев вздохнул опять.

– Конечно, сэр. Разумеется. Газеты, сэр.

– Миледи ещё спит, Джарвис, – улыбнулся Гурьев.

– Миледи посмотрит их после вас, сэр. Не думаю, что их содержимое слишком её заинтересует, по крайней мере, сегодня.

– Вы и рады, испорченный старикашка, – проворчал Гурьев.

– Я счастлив, сэр.

– Ну, так уж прямо и счастлив… – Гурьев взял с подноса «Financial Times» и удивился: – Почему бумага такая тёплая, Джарвис?

– Простите, сэр, – испугался камердинер. – Мне показалось, что… Я никак не могу привыкнуть к этому ужасному электрическому утюгу, сэр.

Гурьев удивлённо воззрился на старика: