— Как дела? — спросила она.

— Как дела? — спросил он.

Они произнесли эти слова одновременно, слив их в один общий вопрос. Оба рассмеялись.

— Как ты себя чувствуешь? — поинтересовался Эпиком.

— Хорошо, — сказала Филомела, и это было неправдой, потому что сегодня в низу живота дергало сильней, чем обычно.

— Хорошо, — повторил муж, и Филомеле показалось, что он чем-то озабочен.

— Что-то случилось?

— Да нет, ничего, — откликнулся Эпиком. — Война, везде война. Сегодня пришло известие, что раздоры охватили Сицилию.

Эпиком имел немалые интересы в Сиракузах и Леонтинах, и сицилийские события не могли его не тревожить.

— Ну и что! — с оттенком неприязненного пренебрежения воскликнула Филомела. Ей предстояло рожать, и какое дело ей было до далекой Сицилии.

— Рим, Карфаген, Эллада, Сирия, Египет, Иберия, а теперь еще и Сицилия. Такое впечатление, что весь мир погружается в пламень войн. Как бы война не дотянулась до нас.

— Но ведь мы не хотим воевать?!

Филомела покрепче обняла мужа, соединив свое плотное набитое чрево с его мягким большим животом. Эпиком усмехнулся, обдав жену привычным запахом лука.

— Война не спрашивает, хотим или нет, она имеет скверную привычку входить без стука.

Филомела не поняла этих слов, ей не было до них никакого дела. Мир, содрогаясь, агонизировал в пожаре всеобщей вражды, а юную жену купца Эпикома беспокоило лишь одно — близящееся рождение ребенка. И, если рассудить, это было правильно, ибо что есть вражда народов и амбиции государей в сравнении с великим таинством рождения жизни? Вздорная пыль, обращаемая временем в тлен, что смахивают мягкой метелочкой с ваз и картин.

— Ты хочешь есть? — спросила Филомела, она была заботливой супругой. Эпиком не успел ответить, как лицо его юной жены вдруг исказилось. Боль, потихоньку терзавшая нутро девушки все последние дни, вдруг расцвела ярким ослепляющим цветком. Она врезалась в чрево грубой зазубренной сталью, принявшейся медленно кромсать внутренности.

Филомела вскрикнула, застонала, а потом, не удержавшись, перешла на визг. Растерявшийся Эпиком с трудом удерживал норовящую осесть жену и беспомощно озирался по сторонам. Ему уже однажды довелось потерять супругу, и мысль, что и в этот раз в дом может войти беда, привела купца в полнейшее замешательство. Он хлопал ртом, не находя слов, чтобы позвать на помощь. Голос за него подавала Филомела, кричавшая так, что отовсюду стали сбегаться служанки и слуги.

Прибежала и бабушка Гермоксена, выносившая на своем веку троих детей. Она единственная была хоть сколько-то сведуща в этом деле. Гермоксена тут же услала одну из служанок за повивальной бабкой и приказала другой согреть воды. Эпиком при помощи пожилого раба перенес кричащую Филомелу в ее комнату, где девушку положили на ложе.