Пушки Баневича посылали шрапнели по убегающим пугачёвцам ещё какое-то время, после чего замолчали. Бомбардиры принялись чистить жерла и подали сигнал на баржу, чтобы несли огнеприпасы. Оттуда появились с десяток крепких мужиков из бурлацкой артели, что должны были вытащить баржу на середину реки. Их подрядили ещё и таскать порох и ядра на батарею. Они вернулись на баржу, однако один из них, по всей видимости, старший, подошёл к Михельсону и сказал столь громким голосом, что услышали его, наверное, все в полку:

– Их благородие, поручик с холма, – прогудел он, – говорять, што ядров и порохов к пушкам ихним хватить ток на сполчаса бою.

Премьер-майор ничего не ответил ему, отпустив мужика коротким взмахом руки. Бурлацкий старшина почесал голову и убрался вслед за остальными на баржу. Михельсон же отправил к Баневичу молодого поручика с неким сообщением, хотя я примерно представлял себе, в чём оно состояло. Как только огнеприпасы подойдут к концу, сразу убираться на баржу, что послужит и нам сигналом к отступлению.

Следующая атака произошла ближе к вечеру. В колоннах серых шинелей мелькало куда больше обыкновенного черных комиссарских курток. И теперь пугачёвцы не попёрли буром, как в прошлый раз, полагаясь на одно только численное преимущество. Теперь с нами решили воевать по всем правилам. Выстроились на расстоянии, куда ядра с батареи Баневича просто не долетали, развернули свою артиллерию и открыли огонь по холму и по нашим позициям. Здоровенные чугунные ядра врезались в ледяную горку, во все стороны полетели осколки, разящие не хуже шрапнелей, и Михельсон приказал отойти подальше от ставшего опасным холма. А отвечать пугачёвцам Баневич не мог. Не тот калибр у его артиллерии. Разбив горку вдребезги, враг медленным маршем двинулся на нас, с примкнутыми штыками, под барабанный бой, словно на параде. Боятся они нас, что ли, раз идут так медленно. Мы даже успели вернуться на прежние позиции. И это решительно не нравилось мне, как и многим офицерам полка, да и самому Михельсону.

– Они время тянут, к гадалке не ходи, – буркнул себе под нос Обейко. – По леску нам в тыл казаки…

Он не договорил, да и не нужно было договаривать. Сходные мысли бродили в тот момент во многих головах. Если к нам в тыл зайдут казаки, а отправлять уже однажды опростоволосившихся рабочих драгун никто не станет, рубка обещает быть крайне жестокой. О мрачных последствиях её я уже упоминал. Но и уходить сейчас тоже нельзя. В дерзости и хитрости пугачёвским командирам не откажешь, они могут и намеренно спровоцировать нас на ретираду, при том, что никакого обходного маневра на самом деле нет. Вот и получится, мы отступили, врага толком не задержав, да ещё и на его провокацию поддались. Сплошной конфуз со всех сторон получается, и никак иначе.