– Ясно, – коротко кивнул Суворов, перебив меня, не дав закончить фразу. – Враг наш ловок, да только всадник его худ. Пущай потомятся его драгуны в ретраншементе. – Он обернулся к Михельсону. – Иван Иваныч, выдели мне этого поручика в штаб для связи с тобой. Не могу ж я кажен раз к тебе сам скакать.

– Поручик Ирашин, – тут же приказал мне Михельсон, – ступайте в штаб.

– Вас понял, – ответил я. – Обейко, остаётесь за меня.

И я помчался вслед за генерал-поручиком к небольшой возвышенности, на которой располагался штаб армии.

Комиссар Омелин спустился с вала, где инспектировал вместо Кутасова восстановительные работы по фронту ретраншемента. Он осматривал как солдаты, вместе с нестроевыми подновляют рогатки, забивают дыры в бортах фур, набивают мёрзлой землёй габионы. Работой он остался, в общем, доволен, равно как и моральным духом армии. Собранные им на вечерней зорьке комиссары и политруки сразу по окончании совещания принялись доводить до солдат и командиров мысль, что раз враг не сунулся в атаку в первый день, значит, он в своих силах неуверен, и потому победа будет за нами. Это отлично сработало, и теперь солдаты перебрасывались шуточками на эту тему, как обычно, по-солдатски непритязательными и почти всегда непристойными.

Командующий армией в это время лежал в штабной фуре с несколькими переломами и ранами от осколков и щепы. Дело в том, что Кутасов в душе так и остался лихим комбригом, как в Гражданскую. Он сам носился по позициям в пороховой гари и уксусной вони, и добегался до того, что едва не получил ядром в грудь. Чугунный шар разнёс на куски рогатку и, буквально, выбил землю из-под ног комбрига. Он скатился с вала, но тут же подскочил и переломился, будто под дых получил. Кутасов рухнул на колени и, прижав руки к груди, начал отхаркиваться кровью. Омелин подбежал к нему, схватил за плечи, поднял на ноги. И, не смотря на все попытки отказаться, увёл в штабную фуру, куда был немедленно вызван бригврач Анастас Чернышёв. Он осмотрел Кутасова и вынес решение, что тому необходим полный покой. А так как такового никак нельзя было добиться в нынешних обстоятельствах, то ограничился безапелляционным приказом не вставать с постели. Вот и лежал комбриг в штабной фуре, гоняя комиссара с разными поручениями и постоянно жалуясь, что всё нужно своими глазами видеть.

– Значит, Андрей, – кивнул он, стараясь сесть на койке и морщась от боли, – говоришь, Суворов пехоту в атаку двинул. – Комбриг поднял с пола фуражку. – Вот что, довольно я тут на койке повалялся. Надо командовать битвой, иначе это за нас Суворов сделает. А уж он-то её не проиграет. Зови, Андрей, гренадер, которые часовыми около фуры моей стоят, пускай выносят меня. Буду, как Карл Двенадцатый под Полтавой командовать.