– Прости, Владислав, – несколько опомнился комиссар, – я не хотел. Но всё-таки, зачем ты отменил мой приказ удвоить караулы?

– В этом нет нужды, – ответил комбриг. – Не нужно морозить такое количество солдат.

– Да они же, как слепые кутята! – вскричал Омелин. – На десяток шагов ничего не разглядеть!

– Вот именно, – кивнул Кутасов. – Какая разница, пятеро слепцов охраняют нас, или десяток?

Комиссар задумался над его словами.

– Тем более, что я не совсем отменил твой приказ, – добавил комбриг, – а скорректировал его. Я приказал удвоить патрули, что проверяют посты, а также укоротить время стояния в карауле вдвое.

– А как ты считаешь, Владислав, – спросил у него комиссар, – нападут они по такой погоде?

– Вряд ли, – покачал головой комбриг, – погода не та. Только что обстрел затеяли интенсивный, но на большее вряд ли решаться.

Как будто в подтверждение слов его прозвучал очередной взрыв. Артиллерия Суворова работала без перерыва. Бомбардиры перенесли прицел вглубь ретраншемента и палили в основном пороховыми ядрами, в надежде зацепить палатки или повредить вагенбурги. В общем, Григорий Орлов, который по данным разведки командовал артиллерией, старался вовсю.

– А вот я не так уверен, – поделился сомнениями Омелин. – Мы ведь не с кем-то дело имеем, а с самим Суворовым. Он прославился именно самыми неожиданными ходами.

– Сейчас сама погода на нашей стороне, Андрей, – сказал на это Кутасов. – Управлять войсками в такой буран невозможно и полки в первые минуты схватки превратятся в толпу людей, готовых побежать прочь при малейшей возможности.

– И всё же, как-то неспокойно у меня на сердце, – вздохнул комиссар. – Не может дать нам Суворов день передышки, даже в такую погоду. И одного того, что нас интенсивно обстреливает его артиллерия, мне мало. Надо ждать чего-то ещё.

– И чего же? – спросил у него Кутасов, у которого, если быть до конца честным, тоже камень на душе висел. Как-то странно вёл себя Суворов, слишком странно. – Чего нам ждать от будущего генералиссимуса?

– Если бы я знал, Владислав, – развёл руками Омелин, – если бы я знал… Пойду, проверю посты, – сказал он, поднимаясь и хлопая себя ладонями по бёдрам. – А то засиделся я у тебя.

Поверх проволочных заграждений пугачёвского ретраншемента намело изрядный сугроб. Мы по нему легко перебрались, через них, быстро и без шума перебив посты. А после начался бой. Хотя назвать это боем, язык не поворачивался. Словно волки ворвались мы в ретраншемент с палашами и саблями наголо. Стрелять до поры никто не собирался, чтобы не поднять тревогу раньше времени. Мой эскадрон, вернее сказать, первый взвод его, только им я сейчас и командовал, да то не всех драгун видел, выскочил в круг костра. Пугачёвцы ничуть не насторожились, приняв за своих, даже протянули кто чарку водки, кто миску кулеша. И когда мы ударили в палаши, это стало для них большим сюрпризом. Последним. Рубить не успевших схватиться за оружие солдат, конечно, подло, но война теперь, в веке осьмнадцатом, совсем не та, нет в ней места благородным вызовам на бой, вроде: «Господа, мы имеем честь атаковать вас».