– Нету те веры, – робко проговорил Никита, – прихвостень немецкий!

– Будешь лаяться, в рыло дам! – показал кулак Митька. – Ас камчадалами сами бейтесь! Знаешь, чо они еще удумали?

– Ну?

– Зелья наварили! – полушепотом сказал Митька. – Из пауков, дерьма, червей и травы какой-то. Над ним песни пели и колдовство творили. Будут тем зельем стрелы да копья мазать.

– Брехня!

– Не хошь, не верь! А сказывали, кого оружьем таким поранят, спервоначалу ничо не будет. А день-два опосля раздует всего и живьем гнить начнет. Во чо сказывали!

– Да не свисти! – без всякой уверенности в голосе сказал Иван. – Знаем мы эти сказки!

– Я того зелья не пробовал, – развел руками Митька. – Упредил вас, а далее сами кумекайте.

Про отравленные стрелы и копья служилый придумал в последний момент – это был экспромт. Дело в том, что байка про яд бытовала еще со времен Атласова. Отравленными камчадальскими стрелами пугали новоприбывших казаков, они часто фигурировали в «скасках» и «отписках» – для пущего геройства землепроходцев перед начальством. Никто, правда, от того яда еще не помирал, иначе соотношение потерь в боях с иноземцами было бы совершенно другим. Митька внес в старую легенду свежую струю – заменил яд лютика колдовским зельем из всякой гадости. Как это ни было смешно, но страшилка сработала: издалека Митька наблюдал, как один из сторожей, оставив свой пост, рысцой устремился к полю боя, с которого доносились крики и редкие выстрелы. «Надо полагать, своих упреждать побежал, – удовлетворенно улыбнулся служилый. – А коли не упредит, могут и побить!»

Возвращаться в острог ему не хотелось – если заметят, перед русскими будет не оправдаться. Военные действия там как бы затихали – возможно, сработала запущенная им информация. С другой стороны, всем известно, что камчадалы плохо воюют в открытом поле, но хорошо умеют сидеть в осаде, отбиваться из укрепленного поселения. Их поселки потому и называются острогами или острожками, что раньше их всегда защищали рвы и заборы. Теперь не защищают – русские запретили строить защитные сооружения и селиться в неприступных местах.

Бесхозных плавсредств на берегу было достаточно. Митька выбрал бат поприличней, нашел шест и отправился на другой берег. По пути он вытянул в лодку чью-то рыболовную сеть. Она, очевидно, стояла давно, поскольку вся была перепутана и набита живой и дохлой рыбой. До ночи делать было нечего, поэтому Митька выбрал поляну среди прибрежных кустов и стал распутывать снасть – пригодится.

* * *

Собственно говоря, Митька почти не надеялся, что нижнекамчатский комиссар захочет с ним встретиться наедине. Просто такой вариант был гораздо предпочтительнее, чем переговариваться через острожную стену. Он мысленно прикидывал – так и эдак – все поводы и мотивы поведения начальника, и при любом раскладе получалось, что тот не придет на свидание. Или, в крайнем случае, отправит «группу захвата». Оказалось, однако, что в чем-то служилый просчитался, чего-то недоучел. В сумерках летней ночи показались два бата. Потом один из них – с тремя людьми – свернул к острову, а другой направился прямо к Митькиному костерку. Встреча состоялась.