– Ну поехали… – промямлил служилый, не найдя повода для отказа. – Да, я ить чо удумал-то, Михал Борисыч: ты этому Федьке посули начальником поставить. Вместо себя, значит.
– Иноземца?! – в свою очередь изумился начальник. – Шуткуешь что ль?
– Не-е, не шуткую, – серьезно ответил Митька. – Он же крещеный, хоть и ясачный. Ты-то тут с год всего, а я всю жисть прожил. Камчадалов как облупленных знаю. Они ж как дети малые – за красивую цацку удавятся! Напиши ему бумагу, что, мол, заказчиком ставишь, так он тебе и задницу оближет, и все, что пожелаешь, отдаст.
– Бумагу, гришь… – задумался комиссар.
– Тока служилым про то не сказывай, а я отнесу, – добил его Митька. – Да не боись: в Верхнем остроге казну сдашь, наберешь сколь надо служилых и усмиришь Федькиных злыдней. Его первого на воротах и повесишь.
– Нет уж, – усмехнулся комиссар, – он у меня на козлах под батогами душу свою поганую отдаст. И не он один! А бумагу… Можно и написать – ей цена тьфу! Так едешь со мной иль зло на меня держишь? За немцев-то?
– А ты – за немцев-то?
– Да хрен-то с ними! Свалили отсель, и слава Богу!
– Ну, поехали, – вздохнул Митька. – Тока я остерегаться буду – как бы мне твои казачки бока не намяли.
– Оне могут… – согласился начальник, поднимаясь. И вдруг схватился за спину: – Ой, бля!
– Чо такое?!
– Да в поясницу шибает! Кажись, застудил.
– Как же ты в бате-то? – озаботился Митька. – Я ить на своем пойду! Уж извиняй, Михал Борисыч, но береженого и Бог бережет!
– Да сдюжу, не боись! – заверил комиссар. – Я уж обвыкся, не первый день то ломит, то стреляет. Дело наше стариковское…
– Ладно свистеть-та! – отмахнулся Митька. – Небось годов на восемь меня старшее будешь?
– Кажись, поболее…
До воды Петров действительно шел довольно бодро, только чуть согнувшись и придерживаясь за поясницу.
– Давай первым, – сказал Митька. – А я уж за тобой.
– Знамо дело…
Комиссар подошел к своему бату, вытащенному носом на берег. Ухватился за этот нос и попытался спихнуть его в воду. Лодка немного подвинулась, а Петров матюгнулся и опять схватился за поясницу: