— Почему, если у нас есть наши кровные солиды, мы не можем заплатить больше, чтобы нам все быстрей построили, — возразили князю походники.

Пришлось им уступить. Еще больше взлетели цены на хлеб и многие самые необходимые вещи. И с этим тоже ничего нельзя было поделать. В растерянности следил Дарник, как быстро тает привезенная им богатая казна. Хорошо еще, что на дальних вежах ранее были сделаны войсковые запасы зерна, теперь все они были пущены в ход.

Фемел в разговоре случайно обмолвился, что не пострадала лишь опричнина княжны. Рыбья Кровь поехал проверить и убедился, что точно: селища, выделенные Всеславе, ничуть не пострадали, так же как и ее Славич, почти уже полностью отстроенный. Напрямую спросил об этом у жены.

— Да, — подтвердила та, — если бы Алёкма тронул их, короякская дружина терпеть это не стала бы.

— А то, что мои селища и моих смердов во множестве побили и пожгли, это ничего? — Ошеломленный таким бесстыдным делячеством, Дарник не мог даже как следует рассердиться.

— Я же не стояла в стороне, а всю осаду была в Войсковом Дворище.

— Если Алёкма ничего твоего не тронул, значит, ты об этом уговорилась с ним? — выяснял князь.

— Да, уговорилась. И правильно сделала. Что хорошего, если бы он все разорил?

— Может, ты теперь будешь мужу и дирхемы под четвертной рост давать?

— Может, и буду! — с каким-то даже ожесточением выкрикнула Всеслава.

Позже Дарнику пришли в голову гораздо более убийственные слова насчет поступка жены, но он счел для себя зазорным снова возвращаться к этому разговору. Был даже отчасти рад, что появилась причина законно презирать эту «княжескую дуру». Наведя через Корнея справки среди горожан, он с удовлетворением убедился, что и липовцы к Всеславе уже относятся без прежнего восторга и умиления. Многие, правда, хвалили ее, что она смогла спасти от разорения хотя бы свою треть окружающих город селищ и пашен, но для большинства, как и для князя, такой здравый смысл был неприемлем. Более того, приезжающих опричниных смердов с возами провианта городские погорельцы встречали весьма враждебно. Произошло даже несколько разбойных нападений на целехонькие селища княжны.

Семейные отношения князя с женой тоже день ото дня становились все хуже и хуже. Всеслава твердо стояла на своем: никакого убийцу она к его наложницам никогда не подсылала и подсылать не будет. И так его этими словами встревожила, что он послал к Зорьке и Черне по три гридя-охранника, чтобы те неотлучно по очереди находились при его княжеских сыновьях.

В свою спальню он теперь шел как на некое тягостное испытание. Даже когда сразу после свадьбы княжна проявляла к нему намеренную холодность, все было гораздо приятнее, обнимая ее, он мог снисходительно наблюдать, как она борется со своим телесным влечением. Теперь же подобная холодность полностью стала его уделом. На вторую ночь после освобождения Липова Всеслава сказала, что сильно соскучилась по нему и не может жить без его ласки. Хорошо, будет тебе твоя ласка, решил он и, едва коснувшись подушки, торопливо заключал ее в объятия, чтобы побыстрей отделаться от докучливой повинности. Иногда, когда она упрекала, что он меньше стал любить ее, даже произносил несколько привычных любовных слов, но все это было уже совсем не то. Ах, если бы он мог приказать своему телу полностью оставаться вялым и безучастным! Но в двадцать лет это невозможно, да и некуда деться из собственной опочивальни. Запоздало пришла зависть к ромеям, придумавшим такое великое достижение, как отдельные кровати и спальни!