Николай внезапно перестал ходить взад-вперёд и с удивлением уставился на сына. Тот совершенно не обращал внимания на отца, прикованный к окну, словно кот, следящий за нервным полётом бабочки. Матвей отставил свою всегдашнюю забаву — вырезывание маленьких деревянных мунгальских всадников — и оторопело посмотрел на племянника, внезапно потерявшего малейшее представление о приличиях и сыновнем почтении. Если бы фигура свирепого воина, скалившегося с гобелена, украшавшего входную дверь в павильон, внезапно исторгла из нарисованной груди боевой клич, Николай с Матвеем удивились бы куда меньше, чем теперь. Что он мямлит, этот неоперившийся птенец, этот молокосос?

— Сын, — медленно произнёс приосанившийся Николай. В этот момент он словно стал выше ростом, благообразнее и честнее, будто бы внезапно изобразил икону.

— М? — легкомысленно бросил Марко через плечо, по-прежнему не отрывая взгляда от усатого приземистого тюрка, важно расхаживавшего за окном, положив руку на рукоять кривой сабли.

— Сын, ты меня слышишь?

— Да, конечно.

— Меня коробит твоё легкомысленное отношение к отцовским словам…

— Не сейчас, папа, — небрежно бросил Марко и внезапно пошёл ко входу в покои.

Николай неприлично вытаращил глаза от удивления, приподнял брови, благообразная маска внезапно уступила место глуповатому стариковскому выражению лица, на котором, помимо тщательно культивируемой привычки изображать придурочную глуховатость, читалась и уязвлённая гордость. Он протянул руку в направлении сына, но его пальцы лишь веером пробежались по пустоте, словно бы почтенный старец вздумал бросить на пол щепоть муки. Николай беспомощно посмотрел на брата, словно бы глазами призывая его образумить зарвавшегося юнца.

— Марко! — зычно крикнул Матвей, выходя из-за стола. Его голос дрожал от ярости. — Ты ничего не хочешь нам объяснить?

Марко обернулся, с удивлением посмотрел на родственников, словно бы обнаружил в комнате заговоривших по-италийски мышей, и, буквально на секунду призадумавшись, ответил:

— Не понимаю. Что именно ты хочешь услышать сейчас?

— Я хочу услышать объяснение причин такой фамильярности. Я хочу знать, почему ты нарочито игнорируешь речь собственного отца. В конце концов, мы полагали, что держим некий семейный совет. Я хочу знать, почему ты демонстрируешь такое явное неуважение к своему отцу и мне?

— А, это, — скучно бросил Марко. — Изволь.

— Ну же?

— Прости, дядя, у меня попросту нет времени на придворные танцы. У меня есть дела, в которые я, увы, не могу тебя посвятить, — с выражением лёгкой досады ответил Марко и снова повернулся, чтобы идти к выходу.